Верою исцеляюсь

Дохиарский патерик, Келья Данилеев, старец Модест

Публикуем рассказы о Святой Горе архимандрита Григория Зумиса, игумена афонского монастыря Дохиар. Назовем эти воспоминания "Дохиарский патерик", потому что это так и есть, подлинный патерик, или точнее, Герондикон. Эти рассказы учебник подлинной афонской духовности. Советуем обратить внимание на них. -Святая Гора Афон

 1967 году по благословению старца Амфилохия мы, трое братьев, посетили Святую Гору. Давнее знакомство привело нас в келью монаха Паисия. Мы попросили его подсказать нам, где найти духовных людей, от которых мы могли бы услышать слово на пользу душе. Он ответил: «Слово, которое вы ищете в этой пустыне, есть безмолвие и безвестность».

Тогда у старцев не было ещё нынешней привычки превозносить друг друга, что является плодом скорее ханжества, чем благочестия: «В той келье живёт волк, ты туда не ходи, а вон там пасутся овцы, туда можешь идти безбоязненно». В то время жившие по уединённым кельям старцы советовали монахам идти в те монастыри, куда не ходят люди.

От другого молодого монаха мы узнали, что на Катунаках есть один иеромонах, который живёт подвижнически, хотя и речи не было о том, что. он прозорлив, предвидит будущее и совершает чудеса. О нём монахи говорили только одно: «Он подвизается».

Поиски отца Ефрема привели нас на Катунаки, где братство Данилеев с давних пор является хорошим исходным пунктом, из которого каждый может совершать обходы «пустыни», как называют эти скалистые места на склонах Афона.

 В этом братстве отец Модест, второй после старца, отличался радостным выражением лица, незлобием и простотой сердца. Позднее, когда он сам стал старцем кельи, эти черты стали его визитной карточкой. Он, как и отец Ефрем, был подлинным сыном Афонского государства. Его простая и бесхитростная речь была подобна потокам благодати. Его руку хотелось поцеловать так, как целуют на святых иконах руку Христа или Богородицы.

 Он вкушал пищу с благоговением, как люди прежних времён. Он улыбался, как дитя, и бывал серьёзен, как взрослые, не забывая при этом о своей ничтожности. Он говорил не с кафедры, как профессор, но сидя на низкой скамеечке, как ученик Афониады. Теперь такое не часто встретишь. Откуда было взяться важности «старчества» у старца Модеста и «серьёзности» заслуженного учителя? Когда ему приходилось говорить, то он краснел, как стыдливая девушка.

 Господи, не лишай нас присутствия таких людей! Пусть у нас всегда будут подобные ему монахи.