Верою исцеляюсь

Первого сентября мы с сестренкой проснулись от неприятных звуков из туалета – мама всю ночь смотрела у дяди Гриши телевизор, и теперь ее рвало от усталости. Я посмотрел на часы и понял, что пора вставать, а то мы можем опоздать на торжественную линейку. Маша была расстроена – мама должна была заплести ей косичку-колосок, а вместо этого она громко храпела прямо возле унитаза.

 Мы наспех оделись, попили чаю с баранками, и теперь оставалось двадцать минут для прически. Косичка у меня получилась, но что такое колосок я представлял смутно, и просто решил обмотать заплетенные в тугой жгутик волосы вокруг головы – как корону – и закрепил ее с помощью заколок-бабочек. Сестренке не очень понравилась прическа, но ничего менять она не стала, так как пора было выходить из дома.

 Во дворе школы собралось много нарядных детей. Я привел сестренку к компании первоклашек, отдал портфель и поспешил к своим одноклассникам, которые окружили классную руководительницу Зою Петровну. А потом началась линейка. Директор поздравил нас с началом учебного года и долго рассказывал о том, что мы должны хорошо учиться, чтобы вырасти и стать настоящими успешными людьми.  После директора говорили учителя, ребята читали стихи, а потом маленькую девочку из первого класса на своем могучем плече пронес по кругу высокий одиннадцатиклассник , все хлопали  тому, как малявка звонит в золотой колокольчик, а ее родители снимали все на видеокамеру. Эка невидаль – девчонка со звонком!

 Тем временем Зоя Петровна подошла ко мне и тихо спросила, где мама. Я ответил, что она заболела, на что учительница велела пойти в шеренгу первоклашек и стать возле сестренки.

 Наверное, она издалека увидела, что Маша единственная среди детей плачет. Остальные улыбались , хлопали в ладоши и все время оглядывались на своих родителей с фотоаппаратами.

 Сестренка размазывала по лицу слезы, а девчонки, которые стояли за ее спиной, злобно хихикали над ее прической и называли Юлей Тимошенко. И еще я заметил, что Маша была единственной, у кого в руках не было букета – о цветах мы как-то не вспомнили, да и денег, если честно, уже не было…  Но, думаю, сестра плакала не из-за косы, и не из-за букета, а из-за того, что рядом не было мамы… А еще из-за того, что детство закончилось…

 Я подошел к Маше, взял ее за руку, чувствуя как она с благодарностью сжала мои пальцы, но слезы почему-то еще сильнее побежали из ее покрасневших, с припухшими веками, глаз.

Девчонки, которые стояли за нами, продолжали смеяться. Я оглянулся и показал им кулак, после чего они замолкли. Но сестренка упорно продолжала реветь. И казалось, что ее рыданиям не будет конца, так она навсегда и останется – горько плачущей девочкой.

 После линейки директор объявил, что вместо уроков ребята могут пойти гулять со своими родителями, что сегодня наш праздник. Ученики радостно загудели, наперебой рассказывая друг другу, куда они пойдут. И только мы с Машей не могли придумать, чем заняться – не домой же идти в самом-то деле…

 «Петруха!»- вдруг раздался знакомый до боли голос. Я вздрогнул и не поверил своим глазам: папка вернулся! Он стоял  возле школьных ворот – гладко выбрит, в белой рубахе с коротким рукавом, который едва прикрывал его наколку (кинжал, обвитый змеей)…  и с букетом красивых сиреневых астр. Букет отец подарил плачущей сестренке, потом подхватил на руки ее и посадил на свое плечо, как тот старшеклассник, который нес первоклассницу. Маша заулыбалась, но по инерции продолжала хлюпать носом.  А я вдруг почувствовал, что тоже могу разреветься, чего делать было категорически нельзя, тем более возле школы…

 Папка повел нас в парк аттракционов, потом в магазин игрушек, где я выбрал себе бинокль, а сестренка – большого плюшевого льва, после чего мы все вместе пошли в пельменную, чтобы, как сказал отец, «обмыть встречу».  Правда «мыл» папка сам – он заказал себе большой графин водки, а мы с Машей ели пельмени и мороженое.

 Домой пошли, когда начало темнеть. Отец сильно шатался, и мы с сестренкой вели его, взяв под руки. Мамы дома уже не было, поэтому укладывать спать папу нам пришлось самим. Я снял с него ботинки, Маша принесла из спальни теплое одеяло, укрыла засыпающего отца, потом прижалась к нему щекой, погладила по голове и произнесла ласково : «Такой ты хороший, как Львенок».

 Папа и правда захрапел как настоящий лев. Мы смотрели на него, спящего, и думали, какое счастье, что он вернулся!