«Яко с нами Бог»
Русская Православная Церковь 2/15 июня с. г. празднует память всех святых, а еще через неделю, 9/22 июня – всех святых, в земле Российской просиявших. Святитель Лука Крымский в одной из проповедей в Неделю Всех святых сказал: «В святцах немного имен святых – всего около 2000 <…>, но не может быть, чтобы святых было так мало, – их больше, конечно, неизмеримо больше. <…> Только ничтожное число святых канонизировано <…>. А все огромное множество других святых известно только Богу, о Котором говорим, что Он единый Сердцеведец, „Единый сведый сердечная“. В Его всевидящих очах велики и драгоценны ничего не значащие для мира и даже презираемые и гонимые миром простые и бедные люди, которых на самом деле весь мир не достоин».Предлагаем к прочтению воспоминания нашего читателя-священника о своих первых духовных наставниках – именно таких не прославленных, но несомненно угодивших Богу подвижниках XX века.
Первые уроки веры и благочестия, которые сформировали мою детскую душу и направили жизненный путь в ту колею, которой держусь с Божией помощью и поныне, я получил от своей бабушки Варвары Николаевны.
Она родилась на Кубани в 1890-е годы. Во время советской власти побывала в тюрьме – видимо, ее оклеветали. Там она некоторое время питалась одними яблоками. Муж бабушки, Павел, в Гражданскую войну уехал в Грецию, пообещав вернуться и забрать семью, но так и не приехал. Бабушка осталась с двумя детьми – сыном Владимиром и дочерью Таисией. Когда они выросли и обзавелись своими семьями, стала жить одна. Пенсии она не получала, дети немного помогали ей материально. Жила бабушка в городской квартире. Топили тогда дровами; небольшого количества дров ей хватало на зиму – топила мало, и в доме было холодно. Бабушку, бывало, укоряли, что у нее не убрано, но это не препятствовало ни молитве, ни духовному настроению. В ее жилище чувствовалась особая благодать.
До обеда бабушка ничего не ела, первый раз кушала в час дня. Питалась очень скудно – сухарики, водичка, какая-то похлебка. В кастрюльку положит, на пару размягчит и ест – такой диетический хлеб получался. Когда пища портилась, она ее не выбрасывала – перекрестит и съест. Вкушала только ржаной хлеб, говорила, что белый не дает силы. Когда ей приносили что-нибудь из продуктов, она откладывала со словами: «Ну, что толку, что я съем, вот если бы кому-нибудь отдать, милостыню дать, угостить – это будет пред Богом (то есть больше пользы будет)». На праздники, конечно, бывало угощение. На Пасху пекла куличи.
В отношении веры и нравственности бабушка отличалась строгостью, убеждала людей жить по-христиански, обличала современные нравы: «Вот, они ходят в коротких юбках – и такая жизнь у них короткая». За это часто терпела клевету, напраслины, поношения. Враг восстанавливал людей против нее. Но бабушка отличалась незлобием, не обижалась, не считала врагами тех, кто ее оскорблял, говорила: «Они с меня грехи снимают, пускай».
К мирской жизни она была безразлична: почти ни во что не вникала, никакие новости ее не интересовали. По праздникам обязательно ходила в церковь. Любила ездить по монастырям – в Почаев, Печоры, Сергиев Посад (Загорском тогда назывался; после войны было всего три действующих монастыря). Она старалась везде что-то почерпнуть духовное, научиться, а когда возвращалась, много рассказывала, передавала другим верующим эту духовную пищу. Обязательно из каждой такой поездки привозила какую-то книгу – жития святых или другую. А тогда это считалось редкостью, духовная литература не издавалась. И отношение к книгам было иное – читали со вниманием, с радостью, с глубокой верой. Чувствовался духовный голод.
Праздных бесед бабушка не любила. Была у нее большая старинная Библия. Когда я приходил к ней, она всегда просила: «Внучек, почитай мне Библию». Особенно ей нравилось слушать 3-ю книгу Ездры и Евангелие. Любила разбирать пророческие книги. Если возникала беседа, говорила о Боге, о священных предметах.
Любила она молиться по ночам. Говорила, что от ночной молитвы – особая благодать, как бы манна с неба сходит. И нас, внуков, все время подвигала к молитве. Молилась бабушка не по молитвослову: «Царю Небесный», «Трисвятое», «Отче наш», молитва Иисусова, еще какие-то молитвы... Когда я уже учился в семинарии, бывало, приеду к ней и начинаю убеждать, чтобы молилась по уставу: «Бабушка, ты читай утренние и вечерние молитвы по молитвослову, так положено». Но когда мы стали вместе молиться, я понял, что ее молитва гораздо выше моей, «уставной». Молилась бабушка со вниманием, благоговением и смирением. Делала поклоны. Поклон сделает – кукурузку положит. Так считала – четок у нее не было.
Была у бабушки подруга, Пелагея Максимовна: придет, хлеб принесет, мирно побеседуют. В годы советской власти многие отошли от Бога, от Церкви, и Пелагея Максимовна в значительной мере тоже утратила веру. Однажды она заболела и не хотела лечиться, отказывалась от врачей. И вот, стало ей совсем плохо, думает: «Умираю». Вдруг все вокруг как бы стихло, и слышит она тихий кроткий голос: «Не верь, что нет Бога – есть Бог. Не верь, что нет святых – сколько на земле икон, столько на небе святых. Надо жить, как в Священном Писании сказано. Не надо смотреть на других, не надо завидовать, кто как живет. Надо праздники чтить…» Многое было ей открыто о ее жизни и о родных, и все, что она услышала, сбылось. Сказано было и о том, что к Троице она выздоровеет без помощи врачей. Все так и произошло. Господь ее исцелил. И после этого чудесного случая она стала глубоко верующей.
Пелагея Максимовна готовила удивительный борщ – постный, но такой вкусный, как будто скоромный. Когда она его варила, то молилась: «Господи, услади сию постную пищу». Покрестит, помолится – и Господь действительно услаждал. Пелагея Максимовна всегда говорила: «Как Господь даст», «Если будем живы, Господь укрепит, благословит, то с Божией помощью сделаем», «А как Господь, без Бога – ни до порога». Такая глубокая вера у нее была и упование на Господа, на Его всемогущий Промысл.
Как тогда верующие жили? Друг друга поддерживали, больше было сочувствия друг ко другу, любви. Если где обретался праведник, то ездили к нему за духовной помощью. Вот и бабушка Варвара всегда искала духовных людей и поддерживала с ними связь.
Люди знали таких праведников. Ездили к отцу Иоанну – был такой известный подвижник в Новочеркасске (40 или 50 км от Ростова), протоиерей Иоанн, служил в соборе, говорил очень сильные проповеди, со слезами – полотенце всегда было мокрое от слез. Служил очень благоговейно, люди к нему стекались отовсюду. Однажды и бабушка поехала и потом стала его время от времени посещать. А жили мы на Кубани, под Краснодаром.
Во время войны, еще до священства, отец Иоанн служил танкистом. Танк подбили, и он загорелся. Иоанн выскочил наружу и побежал к лесу. Когда он бежал через лес, то упал в глубокий противотанковый ров, сырой и наполненный змеями и жабами – чего там только не было! Думает: «Все – пропал». Подняв руки кверху, он от всей души стал молиться: «Матерь Божия, спаси!» И вдруг видит свет сверху и слышит голос: «Иди». В этот момент какая-то необыкновенная сила подняла его и вынесла изо рва. Он понял, что Матерь Божия его спасла, и тогда дал обет, что станет священником, будет служить Богу всю свою жизнь.
Через отца Иоанна бабушка познакомилась с ростовскими подвижниками отцом Ермогеном и его послушницей монахиней Магдалиной, которых полюбила и впоследствии часто у них бывала. Беседы с ними очень помогали ей, укрепляли в вере и подвиге, который она несла (хотя сама не считала себя подвижницей, просто жила пред Богом).
Слушая бабушкина рассказы об этих людях, я захотел увидеться и познакомиться с ними и поехал в Ростов-на-Дону. Было это в 1978 или 1979 году, еще до семинарии. Отец Ермоген был тогда монахом Германом, схиму он позже принял. Жили «старчики» на окраине города, называемой «Красный Аксай».
Отец Герман работал в техникуме сторожем и дворником. Я пришел туда и увидел старца, который среди веселой молодежи смиренно нес свое «послушание» – с метелкой в руках убирал тротуар перед входом. Я подошел к нему, поприветствовал, сказал, что приехал от бабушки, поклон от нее привез. Он пригласил меня к себе (у него был там небольшой закуток), и мы побеседовали. Это происходило на третий день Пасхи, и первое, о чем он рассказал мне, – о нетлении святых мощей. Нужно заметить, что его слова оказались важными для укрепления моей веры.
Отец Герман какое-то время жил в Иркутске и нес послушание при храме, где пребывали нетленные мощи святителя Иннокентия. И вот однажды из Москвы приехала комиссия для освидетельствования мощей. Прибывшие осмотрели тело святителя и стали интересоваться у служащих и священников: «Что вы делаете с мощами? Почему они у вас нетленные? Мы в Мавзолее чего только ни перепробовали, – и „мощи“ наши тлеют. А тут – столько времени уже прошло, – и мощи нетленные?» Обратились и к отцу Герману, а он с улыбкой ответил: «Мы ничего не делаем. Это Господь за праведную жизнь делает так, что останки подвижника не подвергаются тлению». Из этой беседы я понял, что отец Герман – умудренный старец, много читал Святых Отцов и имеет глубокое смирение и рассуждение. И я расположился к нему.
Отец Герман пригласил меня к себе домой. Жил он в частном домике вместе с матушкой Магдалиной, которая долгое время была у него на послушании и помогала ему. Там я с ней и познакомился. Приняли меня с радостью. Спели пасхальные тропари. Когда матушка Магдалина запела, я почувствовал что-то неземное, ее голос, казалось, проникал в Небеса – такая ощущалась духовная сила и молитвенность. Угостили меня куличами, пасхальными яйцами. Обстановка в доме была простая, монашеская. Мне хотелось побольше узнать об этих необыкновенных людях, и я попросил отца Германа рассказать о своей жизни.
В миру его звали Григорием, фамилия – Величутин. Родом он был, вероятно, с Кургана. Свой духовный путь начал в Глинской Пустыни еще мальчиком, подростком, и послушание ему дали пастушеское. Однажды он возвращался в обитель с пастбища, гнал коров, а на душе появились недоброе предчувствие, какая-то скорбь и тревога. Он подумал: «Может быть, случилось что-то в монастыре». Происходило это как раз в смутное время – после революции. Приблизившись к обители, видит: из ворот выезжают два всадника, конные красноармейцы. Подъехали к нему и спрашивают: «Чьи это коровы?» Григорий ответил: «Монастырские». Один из них выхватил нагайку и ударил его со всей силы по спине. Потом еще раз ударил и удивился: «А почему ты не плачешь?» Послушник же сказал: «Когда за Христа бьют, тогда не плачут». Красноармейцы забрали коров, обругали его бранными словами и прогнали.
Григорий понял, что монастырь закрыли. С тех пор он жил в миру. Работал на паровозе – сначала помощником машиниста, потом машинистом. Всегда желал монашества и в миру тайно принял постриг с именем Герман – потому что время было трудное, время гонений. Кто был его духовным отцом – я не знаю; может быть, кто-то из Глинских Старцев. Кто его постригал в монашество – об этом он тоже не рассказывал.
Трудясь, он всю жизнь неукоснительно исполнял монашеское правило. Говорил: «Исполнишь монашеское правило – каноны, акафисты прочитаешь – и все идет как по маслу, все спорится с Божией помощью, Господь помогает».
В Великую Отечественную войну отец Герман служил машинистом на бронепоезде. Однажды он вез военных, офицеров. Когда они подошли к составу и стали садиться, отец Герман перекрестился и перекрестил бронепоезд со словами: «Господи, благослови!» Взялся за поручни и начал подниматься по лесенке. А эти военные были неверующими и подняли его на смех. Он посмотрел на них и сказал лишь: «А что вы смеетесь?» Сели в поезд. Только отъехали – налетели бомбардировщики, стали бомбить, и одна бомба попала прямо в бронепоезд. Отца Германа выбросило взрывной волной и контузило. Он потерял сознание, упал, и его присыпало землей, но остался жив. Когда пришел в себя, видит – бронепоезд разбит. А из тех офицеров, которые глумились над ним, когда он крестился, никто не уцелел. И тогда он понял, как опасно смеяться над верой.
Позже он принял схиму с именем Ермоген – в честь святителя Ермогена.
Был он под следствием, пострадал за веру: единственная вменявшаяся ему вина – тайное монашество, о котором власти каким-то образом узнали. Следователь сказал подвижнику: «Подпиши вот эти бумаги, и мы тебе меньший срок дадим». А отец Герман ответил: «Я ничего подписывать не буду. Проживу сто лет. А ты недолго проживешь». И эти пророческие слова его исполнились – он действительно прожил почти сто лет, а следователь тот вскоре умер. Дали отцу Герману тогда восемь лет. Очевидно, было это в 1930-е годы. Где отбывал срок – об этом он не поведал.
Ростовский Владыка хотел рукоположить отца Германа во священники, но тот по смирению отказался: «Владыка, монахом я спасусь, а священником – не знаю».
В 1988 году матушка Магдалина умерла, и отец Ермоген переехал к племяннице Зинаиде в Курган. Был он тогда уже стареньким. Племянница помогала ему, ухаживала за ним. В начале 1989 года он приезжал ко мне в монастырь, где я тогда нес послушание. Молился за богослужением. Нам, современным монахам, досталось от него: обличал в нерадении, в теплохладности. Закваска у него была глинская. Отец Ермоген передал мне свой синодик, и я до сих пор его читаю. Попросил прислать ему наперсный крест.
В то время Курганской епархии требовался духовник, и тамошний Владыка рукоположил отца Ермогена в священный сан. Он стал иеросхимонахом и епархиальным духовником. Это было в 1991–92 годах. Позже (в 1994–95 гг.) отца Ермогена начала тяготить жизнь в Кургане, он все время стремился в обитель, скучал по монастырскому укладу. Я был тогда на Валааме, и мы очень хотели взять его к себе, потому что нам нужен был старец. Валаамский монастырь только открылся, был еще не устроенный, не имел опытных духовных наставников. Спросили отца Кирилла (Павлова), но он не благословил. Тогда мы поняли, что на это нет воли Божией. Поэтому я и не стал настаивать на исполнении своей воли, и оставили все как есть.
Подходило время его кончины. Отец Ермоген ослабевал. На Рождественский пост уехал в Далматовский монастырь, что в Курганской епархии, там встретил Рождество Христово. Надо было возвращаться домой, но он все медлил, ходил на службы, молился. И вот наступил 1995 год, праздник святителя Василия Великого и Обрезание Господне. В этот день утром он встал, помолился, пришел в храм, взошел на солею, чтобы по обычаю приложиться к иконам, перекрестился, поцеловал образа Спасителя, к Матери Божией – и упал перед иконами. Рядом были братия, подхватили его, отнесли в келию. Так он и скончался – стоя пред Божией Матерью, с молитвой, с крестным знамением. Вот такая блаженная кончина!
Похоронили старца в Далматовском монастыре, а впоследствии перенесли в Верхнетеченскую обитель. Вероятно, этому содействовал служивший там его духовный сын, отец Иустин.
Знавшие отца Ермогена люди до сих пор его помнят и почитают. Великий был старец, один из «столпов» Церкви в XX веке, хотя он и не прославлен, да и мало кто о нем знает. А сколько таких безвестных подвижников в то смутное время, по слову одного блаженного, «держали жизнь», то есть Православную веру и благочестие!..
Почитатель
иеросхимонаха Ермогена
Окончание следует
|
