Прот. Димитрий.
Паломничество на Афон
Сколько раз я с изумлением убеждался, что Господь не только знает самые сокровенные наши пожелания, но и с Отеческой любовью исполняет те из них, которые служат во благо...
Думаю, в жизни каждого человека есть место, которое значит для него бесконечно больше, чем просто точка на карте. Есть люди, которые грезят Парижем, и эти грёзы становятся частью их повседневной реальности, кого-то пленила мечта о «свободной» Америке, я уже не говорю о прозаических и жестоких битвах за краткое, но страстное обладание Канарами, Багамами и прочей экзотикой... Я же, признаюсь, так люблю Крым, что никуда не хотел и не хочу из него уезжать. И всё-таки есть одно место, пленившее моё сердце, место, бесконечно превосходящее всё то, что можно о нём рассказать...
Сколько раз я с изумлением убеждался, что Господь не только знает самые сокровенные наши пожелания, но и с Отеческой любовью исполняет те из них, которые служат во благо...
Думаю, в жизни каждого человека есть место, которое значит для него бесконечно больше, чем просто точка на карте. Есть люди, которые грезят Парижем, и эти грёзы становятся частью их повседневной реальности, кого-то пленила мечта о «свободной» Америке, я уже не говорю о прозаических и жестоких битвах за краткое, но страстное обладание Канарами, Багамами и прочей экзотикой... Я же, признаюсь, так люблю Крым, что никуда не хотел и не хочу из него уезжать. И всё-таки есть одно место, пленившее моё сердце, место, бесконечно превосходящее всё то, что можно о нём рассказать...
Чуть больше года назад я заболел гриппом и вот, в горячке и полубреду, устроившись кое-как на подушках, в постели, читал книгу «Современные старцы горы Афон». Читал, что называется, взахлёб и, в конце концов, под сильным впечатлением, записал в дневнике: «Вот, где я хочу побывать, если будет на то Божья воля: Катунакия – дикая, скалистая местность на южной стороне Афона. Вместе с соседними скитами Кавсокаливии, св. Василия, Малым Праведной Анны, Карули и вплоть до Виглы (последнего выступа полуострова в Эгейское море) она образует самую святую часть Горы. Если Святую Гору представить храмом, то эта область была бы святым алтарём».
Выписал я из книги этот абзац и ещё для себя пометил: «В Малом скиту Праведной Анны подвизался великий духовник и старец прп. Савва... – И ещё: - Старец Калинник Исихаст подвизался в каливе прп. Герасима». Последние два предложения я даже подчеркнул, впрочем, скорее от «избытка сердца», чем в действительной надежде там побывать.
Мог ли я подумать тогда, что через год не только посещу милостью Божьей кельи старцев Саввы и Калинника, но и поживу несколько дней в том самом Малом скиту Праведной Анны, о котором делал выписки в свой дневник.
Это тем более удивительно, что посещение Афона не входило в график нашей греческой командировки. Мощи святителя Луки и его икона должны были отправиться в города, к людям... И мы колесили по городам и весям Македонии сначала с отцом Максимом, а потом и с братьями-греками, пока не оказались снова в Верийском монастыре «Панагия Довра».
Уже за несколько дней до отъезда отец Серафим, наш переводчик и друг, заговорщески и радостно улыбаясь, стал намекать, что меня ждёт какой-то сюрприз. Я и догадывался и боялся поверить, что, может быть, попаду на Святую Гору.
Дело в том, что владыка Верийский Пантелеимон, по отечески принимавший нас в Греции, - сам постриженик и воспитанник малого скита св. Прав. Анны. Он часто бывает там и его там знают и любят. В этом году скит отмечает знаменательную дату – 400 лет преставления его основателей, святых преподобных Дионисия и Митрофана. Отправляясь с некоторыми из братии на праздник, владыка, решил взять с собою и меня.
Накануне в монастырском домовом храме мы с Серафимом устанавливаем на престоле деревянный резной ларец с частицей мощей святителя Луки, а в бархатном, почётном кресле - его громоздкую большую икону, привезённую из России. С этой иконой мы объездили уже пол Греции.
- Серафим, - окликаю я своего доброго друга, - слушай, как-то мне не того.
- В смысле…
- Да вот, оставляю икону, ковчег с мощами святителя, вроде как бросаю его, а сам на Афон еду…
- Э, отЭц, ты что говоришь такое! – смеётся Серафим. – Ты думаешь просто так едешь? Да может быть наоборот – СВЯТИТЕЛЬ на Афон собрался, а тебя уже решил с собой прихватить, так на всякий случай… Что мы знаем, что видим?.. Благодари Бога и святителя Луку.
- Скажет же ещё – бросил! – Серафим усмехается и качает сокрушённо головой.
Но вот решено: Завтра в шесть утра выезд.
Всю ночь ворочаюсь, не могу уснуть, как это бывает на кануне знаменательных дней. Долго переживаю по поводу забытой в Наусе рясы (как я без неё?), но, в конце концов, вспоминаю Евангельские слова: « Не заботьтесь что есть, что пить, во что одеваться...» и успокаиваюсь.
На рассвете грузим в багажник ящики с персиками (угощение для братии и гостей скита) и отправляемся в путь. В Верии притормаживаем возле кондитерской и отец Феофил приносит пакеты с соками и целую охапку горячих бубликов, усыпанных кунжутными зёрнами. Поглощаем это всё уже на ходу, чтобы не тратить время. Ехать нам 60 км до Фессалоник и потом примерно столько же до Халкидики и последнего перед Афоном города – Урануполиса. Дальше – на пароме. В 9 утра мы должны быть уже на пристани.
Великолепное шоссе, широкое и гладкое, делает путешествие в высшей степени приятным и лёгким. Скорость осознаёшь, только когда встречается ограничительный знак – цифра 200 в красном кружке. Впрочем, за Салониками дорога сужается и становится уже обычной, с двусторонним движением, так что скорость волей-неволей приходится сбавить. Теперь во всём угадывается близость моря. Одно за другим проплывают курортные местечки с раскидистыми пальмами, небольшими отелями и кафешками. Всё чаще встречаются вальяжного вида туристы в шортах и широких панамах...
Полуостров Халкидики похож на выступающую в Эгейское море ладонь, с тремя растопыренными пальцами. Самый крайний из них – северный – и есть Святая Гора Афон. У основания его последний форпост «мира» - Урануполис.
Не смотря на своё название (Небесный град) это местечко вполне приземлённое и бойкое. Основная статья дохода - паломники и туристы, количество которых в летнее время возрастает в десятки раз. Повсюду видны ресторанчики, представительства турагенств, лавки и магазины, витрины которых беспорядочно завешены всем тем, что может привлечь внимание не слишком взыскательного пилигрима.
На пристани царит оживление и суета. Паромы и катера ежеминутно сменяют друг друга, принимая и высаживая всё новых и новых пассажиров. Духовный чин представлен широко, начиная от степенных митрополитов и кончая потрёпанными, с грязными, свалявшимися волосами монахами. Это «свои» - афонские, с дальних, калив...
И всё-таки, не смотря на суету, есть в облике этого местечка нечто особенное. Сама старинная башня на берегу, кряжистые оливы, скрипучий причал – кажется, всё здесь дышит ожиданием, преддверием ЧУДА, и исполнено той высокой тоски, что снова и снова приводит сюда людей, утомлённых бессмысленным круговоротом житейских будней.
Прибывает паром. Укладываем на нижней палубе багаж и, купив билет, забираемся наверх. Последние минуты ожидания, крики матросов, лязг железа и вот, наконец, отчаливаем...
Чистейшая вода прозрачна до изумления. Признаюсь, я – коренной крымчанин - такого раньше не видел. Паром отступает на трёхметровую глубину, вот пять метров, восемь, десять под нами... а дно всё ещё как на ладони: покачиваются колонии водорослей, золотится песок и в ярких переливах солнечных бликов бродят ленивые рыбины... Чайки с криками долго преследуют нас, алчно следя за движением человеческих рук на палубе: Вдруг чего-нибудь перепадёт?! – Но вот и они отстали, скрылась за мысом древняя башня Урануполиса и мы вступаем в иной мир. Перед нами владения Пресвятой Владычицы...
Вершина Афона окутана лёгким пуховым облаком, которое вращается вокруг неё кольцом.
- Посмотри, - говорит отец Серафим, - нигде больше такого нет.
И действительно, много горных вершин встречалось нам, и даже сегодня, но нигде мы не видели такого.
- Это покров Божьей Матери! – продолжает мой добрый попутчик. – А бывает ещё, знаешь как? Вот такое облако, только больше, появляется утром, а потом, кружась, опускается вниз, покрывая всю гору с монастырями... до самого моря. Я сам однажды видел такое.
С величественной неспешностью проплывают мимо монастыри и скиты, одно название которых звучит для православного уха как музыка: Дохиар, Ксенофонт... Огромный, возрождающийся Пантелеимонов монастырь, как будто символ возрождения православной Руси. Некоторые многоэтажные корпуса, заброшенные и пустые, ещё угрюмо глядят провалами тёмных окон, но многое уже подправлено, обновлено, и купол главного храма радует глаз зеленью свежей покраски. Зелёный цвет – цвет жизни. Пробуждается Русь, может быть, чтобы пробудить многих...
Говорят, когда в полную мощь звучит главный колокол Пантелеимонова монастыря – самый большой на Афоне, - в ясную погоду слышно на соседнем полуострове, который едва виднеется на горизонте бледной, размытой полоской...
На главной Афонской пристани – в Дафни – пересаживаемся на другой паром. И снова проплывают с торжественной величественностью афонские твердыни: неприступный Симонопетр, Григориад, Дионисиад, Святого апостола Павла, Новый Скит...
Но вот, наконец, и пристань Святой Праведной Анны. Сходим на берег, паром отчаливает, и мы остаёмся один на один со Святой Горой. В первое время просто не можешь вместить, осознать значение происходящего. Действуешь и мыслишь как бы по инерции, и только потом, постепенно приходишь в себя и проникаешься особым благоговением и тихой, нескончаемой радостью.
Святая Гора!!!
Смиренные, понурые лошаки дожидаются своей поклажи. С этой стороны Афона нет дорог, только тропы и лошаки на них – главный транспорт. Хорошим считается животное, способное донести до 150 кг. груза. Бедные труженики! Кажется это живые образчики монашеской жизни, воплощённое смирение, трудолюбие и молчание. Думается: прибавь, человек, живую молитву с верой и Господь не оставит тебя, почтит Своей благодатью!.. Случается лошакам возить и пассажиров. Для этого, на спине у каждого животного установлено деревянное сидение с небольшими перильцами. Человек садится на него сбоку, как на кресло, держится за перильца и так едет.
Говорят, если лошак сломает ногу, или по другой какой причине окажется, не способен к работе – его отпускают на волю, и он бродит по окрестностям на зависть товарищам, но и в соблазн шакалам, которые, случается, поедают несчастных смиренников.
Медленно, утомительно медленно в жарком мареве дня поднимаемся по бетонной лестнице, широким ступеням которой, кажется, нет числа. Вначале привлекают внимание окружающие красоты: живописно рассыпанные по склону скитские постройки, древние оливковые рощи, выращенные на каменистых террасах и политые потом не одного поколения монахов. Но потом уже нет сил на восторги, и всё внимание сосредотачивается на дороге.… К слову, меня давно волновал вопрос: как можно в подряснике лазить по скалам, ведь это же должно быть опасно. Оказалось всё очень просто – во время ходьбы полы подрясника затыкают за пояс – выглядит не слишком авантажно, но зато добавляется шанс не свалиться в пропасть.
Примерно на полпути ступени заканчиваются, и начинается настоящая тропа. Она довольно широка и местами усилена бетонными крепидами и камнями. Здесь уже нет крутых подъёмов и можно вздохнуть свободнее.
Так и бредём потихоньку с отцом Серафимом. Иногда останавливаемся, отдыхаем в тени и озираем афонские красоты: море, горы, покрытые зеленым руном лесов, уходящие в даль бледные мысы... Пейзаж очень похож на Крымский, но всё равно всё время чувствуешь, что это не Крым. Что-то властно удерживает от сравнения, не позволяет внести беспечную крымскую резвость в представление о Святой Горе. Нет, здесь всё иначе и только воспоминание о Мангупе, пещерных монастырях отзывается родственным трепетом узнавания. «Милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася»!.. (Пс.84,11).
Уже на самом верху, перед тем как свернуть к скиту, оказываемся возле невысокой скалы, к которой примыкает ветхая перекошенная калитка. За ней едва угадывается старая, заброшенная тропа.
- А вот эта тропа ведёт в келью русского старца Саввы. Его здесь очень почитали, со всего Афона ходили на исповедь, - просто, как о чём-то обыденном рассказывает отец Серафим.
- Так давай же зайдём!
- Давай, но только там никого нет, келья заброшена...
Тропа огибает скалу, поднимаясь наверх, и вот мы оказываемся перед ветхим двухэтажным строением, которое безнадёжно разрушается под воздействием времени и стихий. Давно нет стёкол, штукатурка осыпалась, провалилась крыша, а двор вокруг зарос бурьяном...
Как-то трудно смириться с тем, что такое святое место пребывает в запустении. Даже если кто-нибудь надумает поселиться здесь сейчас – ему придётся всё ломать и строить заново. Грустно... Какое-то время просто стою, растерянно слушая завывание ветра.
Отец Серафим угадывает моё настроение.
- У старца не было учеников, и когда он почил, келья стала приходить в запустение. Что поделаешь, отец, наш дом не здесь...
Обходим келью. Прямо за ней - старая разрушенная пекарня. В храм, о существовании которого мы догадались по выступающей из восточной стены абсиде, заходить не стали – опасно, прогнившие балки перекрытий могут рухнуть в любую минуту.
Постояли возле обрыва...
Прощаюсь, бросая последний взгляд на келью великого старца, и утешаю себя единственной мыслью, что он не только жив, но, может быть, и предстательствует за нас перед Господом. Преподобне отче Савва, моли Бога о нас!..
На пути в скит отец Серафим признаётся:
- Слушай, я, когда к обрыву подошёл, у меня такое чувство было... странное, как будто меня кто-то в спину подталкивает.
- Да брось ты...
- Нет, серьёзно тебе говорю... прямо явственно. Никогда раньше такого не было...
Когда мы через пару дней попросили у геронты Спиридона благословения отслужить молебен в каливе преподобного Саввы – он отказал.
- Дело в том, - пояснил он, - что старец своей подвижнической жизнью сильно досаждал бесам. И когда он почил, а келья его пришла в запустение, - они в отместку поселились там и теперь всячески злобствуют. Так что уже были всякие искушения... Лучше вам туда не ходить...
Таково содержание афонской жизни, где борьба с бесами не отвлечённая тема, а повседневная реальность.
II
Чтобы представить себе чисто внешнее устройство афонских скитов, достаточно вспомнить Южный берег Крыма с его курортными местечками. Всё те же живописно рассыпанные по склону уютные корпуса, утопающие в зелени кипарисов и соединённые между собой переходами, дорожками и лесенками. Иногда одному монастырю принадлежит несколько братств. Это сравнительно недалеко отстоящие друг от друга группы строений со своим храмом, небольшой (обычно3-4 человека) самоуправляемой общиной и старцем (геронтой), который, в свою очередь, числится в составе скитской братии. Когда-то такой статус имело братство прп. Саввы, теперь же за малым скитом св. прав. Анны числится три братства: главное – прп. Герасима, второе - во имя Архангелов и третье - св. пророка и Предтечи Иоанна. В самом скиту четыре храма: домовой – Успения Божьей Матери, пещерный храм Дионисия и Митрофана, и ещё два – Предтеченский и Архангельский.
Не только на Афоне, но и вообще в Греции, планировка горных монастырей всегда оригинальна и неожиданна. Строения как бы вписаны в рельеф местности так, что можно войти в помещение, пройти коридор, повернуть налево или направо, подняться или спуститься по лестнице, миновать какие-то анфилады комнат, и выйти на другом уровне склона, с другой стороны, в незнакомом месте, так что, оглядевшись, вообще не поймёшь – где находишься. Причём дверей и, соответственно, видов довольно много. По этой причине я поначалу всё время путался и забывал – куда мне идти, чтобы попасть в то или иное место. Но, несколько пообвыкшись и присмотревшись внимательнее – вполне оценил разумность и продуманность такого устройства. Из одного помещения можно выйти куда нужно: к храму, на смотровую площадку, к «парадному» подъезду, прогулочной тропинке или хоздвору.
Внутреннее оформление помещений так же весьма характерно. В отделке преобладает древесина тёплых оттенков. Потолки гостиных зал (архондариков) украшены изящным орнаментом в «македонском стиле». Неожиданно, где-нибудь в коридоре можно встреть напольные часы из красного дерева или резную горку, за стеклом которой расставлены изящные вещицы. На стенах можно видеть портреты замечательных для монастыря людей, литографии или документы, имеющие отношение к истории монастыря. Можно здесь встретить и страшные акульи челюсти, причудливые раковины, декоративные блюда, древние предметы церковного обихода…
Цель нашего паломничества и место пребывания - Малый скит Св. Прав. Анны. Он был основан около 450 лет назад преподобными Дионисием и Митрофаном.
Преподобный Дионисий родился в Константинополе в первой половине XVI столетия. Знатное происхождение и природные способности позволили ему получить хорошее образование и стать ритором.
Византия к тому времени уже была порабощена турками, и греческий народ испытывал на себе все тяготы бессмысленного и жестокого унижения. Рано осознав, что только Православная вера может быть надёжным залогом свободы, в её действительном, высшем смысле, преподобный Дионисий оставил мир и принял постриг в Константинопольском Студийском монастыре. Некоторое время спустя, вместе со своим учеником и сподвижником Митрофаном, преподобный отправился на Афон. В поисках сугубого уединения и молитвы учитель с учеником поселились в келье под названием Корея. Высота их духовной жизни, а так же образованность и практический опыт во многих житейских вопросах стали привлекать к собратьям не только монахов, но и мирян, которые устремлялись к святым со всего полуострова Халкидикии. Однако беспокойство, доставляемое житейскими хлопотами, в конце концов, вынудило сподвижников оставить скит и отправиться на восток в поисках совершенного безмолвия. Их внимание привлекла дикая, скалистая местность на южной оконечности Афона. Убогая пещера стала пристанищем богоносных отцов на многие годы. Так было положено начало малому скиту Святой Праведной Анны.
Святой преподобный Дионисий был исихаст или учитель Иисусовой молитвы. Когда наставленный им ревностный ученик и собрат Митрофан достиг «меру возраста Христова», то был послан для проповеди и утверждения в вере окрестного населения. В конце концов, он так преуспел на этом поприще, что получил наименование «духовника Халкидикийского».
В 1606-ом году преподобный Дионисий отошёл ко Господу, точное время успения его ученика и собрата не известно. Ежегодно 22 июля празднуется день памяти святых основателей скита, а нынешний год оказался ещё и юбилейным, так что Господь сподобил нас посетить скит в дни особой духовной радости...
Когда мы добрались до скита, было уже начало пятого вечера. Получается, подъём занял у нас около четырёх часов, но это время прошло как-то незаметно и быстро.
Первое, что привлекает внимание и приятно удивляет в скиту – это ухоженность и чистота. Всё здесь продумано и устроено разумно, даже уютно. Всюду видны цветы, декоративные кусты и деревья. Кованые ограды, черепичные крыши, дорожки, посыпанные гравием... Вот перед фонтаном две старинные, обросшие ракушками амфоры, очевидно извлечённые с морского дна. К слову сказать, на Афоне не редко можно встретить предметы старины, порой хранящиеся безо всякого присмотра. Именно поэтому все выезжающие отсюда паломники проходят таможенный досмотр в Дафни.
В Малом скиту св. прав. Анны 9 человек братии. Место игумена занимает старец Спиридон – простой монах, дольше всех проживший в скиту и потому возглавляющий братство, которое носит имя прежнего старца – Герасима.
Старец Герасим, которого здесь помнят и любят, пришёл на Афон совсем мальчишкой – в 14 лет – и прожил в Малом Скиту Праведной Анны 75 лет. Семьдесят пять лет! Как легко произнести эти три слова, но как трудно нашим мирским, осуетившимся умом осознать, вместить эту меру…
В самом начале своего монашеского пути будущий старец перенёс тяжкое испытание: его старец – единственная душа, разделявшая все тяготы скитской жизни – уклонился в раскол и ушёл, оставив юношу одного в пустынной скалистой местности. Он бы мог тоже уйти, сослаться на свою неопытность и последовать за геронтой. Но не последовал, сумел отличить ложь от истины и в этом проявился дар рассуждения – едва ли не важнейшее качество в монашеской жизни.
В последствии старец признался, что в самый мучительный, тяжкий момент, когда душа была близка к отчаянию, ему явился начальник монашествующих – святой пророк и Креститель Христов Иоанн и пообещал своё покровительство и помощь. На месте этого явления теперь возвышается Предтеченский храм.
В этот трудный период новым советником и наставником в духовной жизни юноши стал великий старец Каллиник Исихаст, подвизавшийся неподалёку в местности, называемой Катунакия. Именно к нему молодой монах стал ходить на исповедь и откровение помыслов.
Современной церкви старец Герасим известен как гимнограф.
Не имея специального музыкального и филологического образования (у него даже не было музыкального слуха) он всю жизнь сочинял службы святым. Ныне эти труды составляют более тридцати объёмных томов!
Говорят, прежде чем приступить к составлению службы тому или иному святому, старец усердно и долго ему молился, а затем брал бумагу и писал быстро и практически без помарок. Конечно, это был исключительный дар!
Достойный ученик старца Герасима – иеромонах Дионисий был духовным отцом и наставником владыки Пантелиимона.
Но вернусь от пространных объяснений к реалиям первого дня нашего пребывания на Святой Горе.
Всё-таки трудная дорога даёт себя знать усталостью, так что первая встреча с геронтой и братией скита оказывается несколько скомканной и сумбурной. Хочется по началу только одного - напиться воды, умыться и отдохнуть. И, опять же, разумное устройство скита не отказывает нам в этой счастливой возможности. В первом же коридоре я обнаружил автомат с охлаждённой водой (к слову - обычная для Греции вещь). В душевых недостатка тоже не оказалось, ну и келью нам выделили хоть и четырёхместную, но зато вполне уютную и готовую к приёму гостей... В семь часов колокольчик созывает всех на ужин…
Сразу расскажу о местном распорядке дня.
Подъём обыкновенно в 4, 4-30 утра. В малом домовом храме Успения Богородицы вычитывается полунощница и утреня. В 6-00 – завтрак. Это кофе, хлеб, обязательно сыр – «тыри́» и вода. Дальше все расходятся по послушаниям, которые, как правило, вовсе не изнурительны. Главное дело монаха – молитва. Труд должен не мешать, а помогать этому делу. Хорошо это или плохо, но всю тяжёлую, «чёрную» работу в афонских скитах делают наёмные рабочие, (в основном – албанцы), причём за приличную плату. Здесь это в порядке вещей.
В 13-00 – обед и до 17-00 отдых. В 15-00 обязательно традиционный кофе с «глико» - сладостями. В 17-00 вечерня, в 19 – ужин. Потом повечерие и отбой.
К слову сказать, еда в скиту совсем не аскетическая, так что меру своего воздержания каждый определяет сам. На обед вам предложат салат, сыр, рыбу с гарниром, тушёные овощи, хлеб собственной выпечки, обязательно фрукты – всё это расставляется на столах на блюдах и противнях, а потом уж каждый сам накладывает себе в тарелку, сколько и чего хочет. Подаётся иногда и вино собственного приготовления. К слову сказать, в Греции редко можно встретить сладкие десертные вина, в основном пьют сухие или полусухие и монастырь в этом смысле не исключение.
В праздник к обычной трапезе добавляются ещё какие-нибудь салаты и затейливые сладости, на которые Эллада вообще необыкновенно щедра.
В постные дни едят обыкновенно овощи, тушёную стручковую фасоль или кальмаров, толстые щупальца которых нарезаются кружками и так же тушатся под соусом. Любопытно, что в некоторых монастырях монахи за трапезой спокойно едят мясо, но когда я признался, что иногда в среду ем рыбу – это вызвало удивление, и мне объяснили, что постной в Греции считается только пища, не имеющая крови. В приложении к фауне это всевозможные моллюски, омары, крабы, креветки, кальмары и прочая морская живность, которой здесь, понятно, как у нас на базаре квашеной капусты.
…После ужина геронта Спиридон, приветливо похлопывая меня по плечу, объявил через переводчика, что на повечерии мне предстоит читать акафист Богородице. Я растерялся и стал объяснять, что не знаю греческий, но тут он полез в какой-то шкаф и извлёк большую старую книгу. Книга оказалась русским канонником дореволюционного издания. На первой его странице было написано перьевой ручкой – «монах Георгий. 1938 год».
Вместе с немногочисленной братией мы пришли в маленький уютный храм и когда посреди службы мне кивнули что, мол, пора – я начал читать. Странное это было, я вам скажу, ощущение – читать и слушать родной язык как будто впервые… осознавать и воспринимать его иначе, яснее и глубже чем обычно, словно впервые открывая его для себя, и для других…
Вообще именно в Греции я по настоящему проникся осознанием этого особенного призвания – быть Русским! Сами греки говорили не раз: Поймите, мы маленькая страна и с нами по большому счёту не слишком считаются. Развращённая, пресытившаяся Европа, обожествившая человеческие немощи, пороки и страсти, всё более затягивает нас в орбиту своего влияния. Другое дело – вы… С вашей огромностью нельзя не считаться и нас радует, что в России, наконец, возрождается Православие!..
После повечерия готовимся ко сну, греки-отцы (народ всё больше молодой) долго ещё веселятся, шутят, подначивают друг друга на приглушённо-греческом, потом гаснет свет и все погружаются в сосредоточенно молчаливое ожидание сна…
На рассвете я слышал сквозь сон бодрый стук деревянного та́ланто: Талан-то, та-та-ланто, та-талан-талан-талан-то… Отдалённо осознавал, что вроде как надо вставать, потому, что что-то сейчас начнётся (так запутался в греческих службах, что с уверенностью не мог сказать – что именно), но никакого оживления на соседних койках не заметил, разве что кто-то повернулся на другой бок, помолчал немного и снова вдохновенно и раскатисто захрапел… Я подождал, пока кто-нибудь встанет, подождал себе подождал… и проснулся через пару часов…
Ничего – утешает меня Серафим – если наши не все проснулись, то что о тебе говорить, ты – гость. Ну, гость… Впрочем это мало убеждает. Надо было встать, да и всё тут…
После завтрака геронта освобождает нас от послушаний, и мы решаем осмотреть окрестности. Сначала Серафим ведёт меня лестничными переходами к уютной, затенённой кипарисами площадке. Здесь тихо и как-то особенно хорошо. Перед нами аккуратная ухоженная могилка старца Герасима. Простой, очерченный каменными плитами с прожилками плинф, четырёхугольник, в голове – небольшой крест с надписью: «Монах Герасим (Микропананитис)». По обеим сторонам могилки установлены гранитные чаши с песком для поминальных свечей, в ногах – развёрнутая книга из белого мрамора с эпитафией.
Сюда приходят не вспомнить о мёртвом, но поговорить с живым. Это так ясно чувствуется. Старец всё так же руководит: утешает, подсказывает, только теперь безмолвно, одним присутствием своего молчаливого и кроткого духа…
Дальше выбираемся наверх и идём, осматривая на ходу другие кельи. В наружности строений привлекают внимание крыши. Не только двускатные, но даже и купольные - они вместо черепицы искусно выложены плитами серого сланца. Бугорок на крыше обозначает место над алтарём. Фасад зданий, как правило, не оштукатурен, так что видна кладка, придавая особый восточный колорит внешнему виду построек.
Приближаемся постепенно к скалистым обрывам. Особняком от скитских построек, перед самым обрывом устроена уютная смотровая площадка. Отсюда открывается живописный вид. Стоим, с наслаждением вдыхая свежий солёный ветер и любуясь морской гладью. В глубине площадки – изящный домик современной постройки, похожий скорее на коттедж, чем на монашескую келью. На широкой веранде подвешен небольшой колокол.
- А это келья самого богатого и влиятельного в Греции адвоката – поясняет мой провожатый.
- В смысле. Он был адвокатом, а сейчас удалился от мира?
- Да нет… - смеётся Серафим. Понимаешь, на Афоне своя жизнь и свои законы. Например, просто так взять и поселиться в старой, пусть даже заброшенной келье никто не может. Но можно выкупить такую келью или, скажем, место, под строительство. Вот, адвокат и купил себе участок, келейку построил… Убегает сюда иногда с друзьями отдохнуть. А что, хорошо – жён не возьмёшь, очень удобно, надо же иногда и от них отдохнуть – смеётся Серафим, но тут же добавляет: - …Впрочем, отдохнуть ведь – это ещё не значит кутить. Просто любому человеку хочется иногда побыть в тишине…
- Ну а теперь пойдём в пещеру преподобного Агапия Критянина. Он здесь подвизался несколько лет, книгу написал - «Грешных спасение» - такое аскетическое руководство, очень известное в Греции…
Позже я узнал, что Агапий Ландос (Критянин) – образованный монах и писатель в начале XVII века несколько лет прожил в Великой лавре, после чего удалился в келью возле Малого Скита святой праведной Анны, где и написал свои основные произведения. Главное из них - «῾Αμαρτωλῶν σωτηρία» (Спасение грешников), состоит из 3 частей: первая- обозрение грехов и указание средств к их исцелению (главные из них - очищение страданием и бегство от мирской суеты); вторая - трактат об искуплении и добродетелях, которые ведут к искуплению; третья - рассказы о чудесах, совершенных Богородицей ради спасения грешников.
Какое-то время мы карабкаемся по скалам, пробираемся узкими тропами и, наконец, забираемся в естественную пещеру, состоящую из двух небольших отделений. В первом – каменный резервуар с застоявшейся зелёной водой и в углу мешок полный черепов и костей (обычное для Афона дело). В другом – какой-то древний сосуд, подсвечник и, особняком - ещё один череп.
- Это череп Агапия?
- Да нет… Не думаю. Кто уж тут уже разберёт – где чьё? Господь один знает…
На обратном пути встречаем наших батюшек – идут в монастырь святой праведной Анны. Это «за поворотом», не далеко - в соседнем ущелье, часа два ходьбы. Мы с отцом Серафимом увязались следом, идём не спеша, разговариваем…
В древнем монастырском храме оказался ремонт, но всё-таки нас пустили приложиться к большой чудотворной иконе святой праведной Анны. Кроме того, что икона эта традиционно увешана драгоценными приношениями, есть в ней и нечто особенное – множество фотографий младенцев за стеклом киота. Оказалось перед этой иконой особо молятся бездетные супруги о даровании младенца. И чудес по молитвам святой преподобной Анны действительно совершается множество! Монастырь даже издал такую особую книгу с фотографиями, где рассказывается об этих чудесах рождения…
Чудо рождения… Как-то прогуливались мы со знакомым, и он нёс на руках свою недавно рождённую дочурку, которая тихонько посапывала на свежем воздухе. Смотри, - говорит мне знакомый, - я раньше как-то не понимал… Вот - дома многоэтажные, магазины, машины, мобилки – это всё творение рук человеческих, но ведь это не чудо, а это – он кивнул на малышку – чудо, настоящее чудо и кто из людей может придумать, «сконструировать» хоть что-то подобное?..
После посещения храма мы присели в тени живописной беседки, и пожилой послушник принёс нам большую гостевую книгу, рахат-лукум и две рюмки традиционной анисовой водки – узо. (Да простят меня благородные эллины, но гадость эта водка – необыкновенная). Как мне объяснили – водкой принято угощать паломников, потому, что от неё меньше потеют. Но это, так сказать, практическая сторона, о традиционном гостеприимстве греков я уже не говорю…
На обратном пути замечаем, что ветер усилился. Он ещё с ночи примчался откуда-то сердитый, порывистый и сейчас всё больше ерепенится, злится непонятно на что, так что на море уже начался настоящий шторм. Бегут испуганно белые барашки волн, мы остановились у обрыва, смотрим… Серафим объясняет, что если ветер будет усиливаться, то паромное сообщение могут отменить и многочисленные гости не смогут попасть на праздник.
По прибытии в скит мы узнали, что владыка Пантелеимон уже плывёт на пароме с некоторыми из братии, - он звонил только что – но если будет усиливаться шторм – то корабль не сможет причалить к берегу. И точно - вскоре мы видим, как тяжёлый паром проплывает точно в раздумье, покачиваясь, мимо пристани. Только через пол часа на обратном пути он сумел пришвартоваться и «наши» сошли на берег.
С прибытием владыки и гостей жизнь в скиту как-то особенно оживляется. Вообще, приятно видеть, что владыка здесь не просто почётный гость, с которым надо как-то особенно церемониться, но долгожданный, родной человек, которого все рады видеть и общение с которым предполагает самую задушевную и искреннюю простоту.
Кроме владыки Пантелеимона в скит прибыли ещё два архиерея - митрополит, тёзка владыки, Пантелеимон (к сожалению, не помню, откуда) и митрополит Элласонский Василий.
После обеда собираемся в дружеской обстановке на смотровой площадке возле братского корпуса. Владыки за столиком, братия за соседними столиками. Идёт непринуждённая живая беседа, и я только жалею, в который раз, что не знаю греческого языка.
Особенно я пожалел об этом неделю назад, когда произошёл забавный, хотя и досадный случай.
В городок Козани, где я находился с иконой и мощами святителя, прибыл первоиерарх Элладской Церкви - архиепископ Христодул. Я его видел накануне и подошёл под благословение. На следующее утро я как обычно пришёл в храм, установил в притворе столик, разложил на нём книги о святителе, рукавички, масло и прочее… Через некоторое время смотрю - начинается какое-то оживление: идут священники, кажется со всей округи, потом мирян выпроваживают из храма и, наконец, появляется снова архиепископ Христодул. Я ещё ничего толком не пойму, но тут подходит ко мне настоятель храма – маститый протоиерей и начинает какую-то странную задушевную беседу про космос. - Космос, космос? – спрашивает он оживлённо. Я с улыбкой киваю, мол - да, конечно же, космос! (а что я ещё мог сказать?). Ну, он похлопал меня дружески по плечу и жестом пригласил в храм. Оказалось «козмос» на греческом – собрание. И батюшка решил, что я пришёл на епархиальное собрание. Архиепископ Христодул говорил тогда, наверное, минут сорок; говорил образно, ярко и, судя по всему, интересно (он вообще был интереснейшим человеком). А я сидел на заднем ряду злой на себя и на свою неспособность понять – о чём вообще идёт речь…
Так что, дорогие мои, если отправляетесь за границу – учите язык, или берите с собой переводчика или, на худой конец, диктофон.
Наше сидение на веранде оказалось недолгим потому, что начался настоящий ураган. Порывы ветра достигали такой силы, что на столике перед владыками вдруг опрокинулся графин, полный воды.
К вечеру ветер немного утих, небо очистилось… и вот уже скит отходит ко сну, всё реже слышатся шаги, хлопанье дверей, говор и смех. Опускается ночь… Серафим со знакомым уже, радостно-заговорщеским видом вызывает меня на террасу и достаёт из чехла на поясе военно-полевой бинокль.
- А ну, - командует он, кивая на широкую и длинную скамью, - ложись по-солдатски. Знаешь как?
- Я в армии не служил…
- Э-э…
Он объясняет, как отдыхают солдаты на привале, по-походному: ногами в разные стороны света и голова к голове, так, что плечо товарища оказывается под головой как подушка.
- На, держи, - протягивает Серафим бинокль, и я погружаюсь в созерцание ночного звёздного неба. Наверное, нет зрелища более простого и величественного, чем ночное небо в безлунную ночь. Млечный путь обозначился ясно и широко в своей непостижимой огромности. Звёзды, звёзды, звёзды – как будто соль, просыпанная небрежно на ходу … но величие это не давит, не гнетёт, а вызывает в душе какие-то необыкновенно возвышенные и неизъяснимые переживания. Как-то особенно ясно веришь и чувствуешь в этот момент, что святость возможна и даже необходима для тебя как воздух, как жизнь, как это бездонное, щемящее небо…
IV
Утром просыпаемся как положено – в зябких рассветных сумерках – и идём в уютную домовую церковь Успения. Выслушиваем полунощницу, утреню, потом завтракаем и принимаемся за работу.
В небольшом крытом дворике, похожем скорее на веранду, начинается приготовление праздничной трапезы. Откуда-то появляются огромные мороженые туши тунца. Говоря огромные я ничуть не преувеличиваю. Одна такая рыбина может достигать полтора метра в длину и весить килограмм пятьдесят. Разделывают эти туши при помощи циркулярной пилы. Пища готовится в настоящем большом очаге, на открытом огне. Я про такой очаг разве что слышал в сказке о Буратино.
Мне достаётся работа не сложная – перебирать зелёную стручковую фасоль. Когда с этим занятием покончено, мы с Серафимом просим разрешения отслужить молебен в домовом храме. Сегодня – 21 июля – память Казанской иконы Божьей Матери. Праздник наш, русский - греки его не знают. Геронта даёт добро.
В каждом греческом храме, даже самом маленьком, на иконостасе обязательно висит епитрахиль, чтобы священник-гость мог отслужить литию или молебен. Поручи и фелонь, по греческим правилам для этого не обязательны.
Мы зашли с Серафимом в корпус и захватили с собой маленькую иконку «Казанской» и большую пачку греческих записок «о здравии» и «об упокоении». В первое время для меня было просто мукой разбирать эти имена, написанные, естественно, по правилам греческой орфографии: Эвморфизиса, Ралусса, Елевфериус, или, например Кэтэенун... Ну что за имя такое - Кэтекнун….. В конце концов оказалось, что это вообще не имя, а обычное наше добавление, что то вроде «со сродниками». Ну что поделаешь, если и на старуху бывает проруха, то про меня нечего и говорить…
После молебна мы выходим на главную скитскую террасу и обнаруживаем здесь радостное оживление. Монахи и послушники извлекают из чуланных потёмок, крепят на длинных металлических флагштоках и воздвигают обязательный атрибут праздника – церковный и государственный флаги. Повсюду в Греции – начиная со столичных соборов и заканчивая дальними Афонскими скитами – в дни религиозных торжеств – можно увидеть эти два флага: византийский (церковный) – чёрный двуглавый орёл на жёлтом поле и рядом обязательно – государственный. Сейчас это девять чередующихся белых и голубых полос и белый крест в левом верхнем углу. Но национальный флаг времён восстания 1821 года – это просто белый крест на голубом поле. Голубой цвет означает небо, свободу, а белый – смерть. «Свобода или смерть!» - именно так стоял вопрос в тот драматический момент. И главным символом свободы был крест – Православие.
Столетия в полу подполье, часто с риском для жизни православное духовенство поддерживало в народе теплящийся огонёк истиной веры. Именно Церковь способствовала бережному сохранению национальных традиций культуры, письменности, музыки…
Греки свою историю не забыли и сегодня, не смотря на веющий с запада суховей секулярного либерализма, Церковь обретает в государственной власти надёжного союзника и покровителя. Словом, православие в Греции – государственная религия.
Священнослужители получают от казны ежемесячное содержание (около 800 евро). Эта сумма возрастает в зависимости от образования и «выслуги лет». Нам приходилось встречать священников и монахов (и это не редкость), которые брали в кредит автомобиль и без особого надрыва выплачивали его стоимость за 3-4 года. Но надо пояснить, что машина здесь действительно не роскошь, а средство передвижения и необходимость. Многие приходы (а в Греции вообще очень много храмов) не имеют постоянного священника, так что батюшкам приходится много ездить.
В школах и институтах Основы православной веры – обязательная дисциплина. По этому предмету сдают экзамены и зачёты. И это, конечно, приносит свои плоды. Например, в Крыму я ни разу не видел, чтобы дети на улице, завидев незнакомого священника, бросались к нему гурьбой под благословение. В Греции это не редкость. Но зато и священника в «гражданской» одежде вы здесь не увидите. Иерей обязательно должен быть в чистом, опрятном подряснике, желательно, чтобы из нагрудного кармана выглядывал-поблескивал металлический колпачок авторучки (священник человек образованный). У многих на груди цепочка с трогательно старомодным брегетом. Есть свой особенный колорит, когда со значительным видом священник достаёт эти часы, открывает крышечку, смотрит время, закрывает с непременным щелчком и кладёт часы обратно в карман.
На голове у священника обязательно должна быть камилавка («калимавка», как говорят греки). Появиться в храме без этой калимавки, а особенно во время службы считается верхом неприличия. Снимают её только в самые торжественные моменты богослужения, например, во время чтения Евангелия.
Внешне союз Государства и Церкви ярко проявляет себя в дни религиозных праздников и, особенно, в городах, где устраиваются торжественные крестные ходы.
За час до начала такого шествия, вокруг собора на улицах и перекрёстках собираются полицейские машины и мотоциклы с мигалками в таком количестве, что можно подумать, что в городе проходит какой-нибудь международный саммит. У самого храма выстраивается рота солдат в камуфляже, с касками на головах и автоматами на плечах. Впереди – военный оркестр.
Когда после торжественной службы выносят мощи, Евангелие и икону - вместе с колокольным звоном ударяет барабан и процессия начинает двигаться не с привычным для нас пением тропарей и молитв, а с музыкой, которая представляет собой какой-то диковинный бульварный марш. Возникает любопытное настроение, какое-то радостно-праздничное и, вместе с тем, прогулочно-вольное...
Но вернусь в монастырь.
Хлопотный день накануне праздника течёт так стремительно, что трудно припомнить что-то особенное, кроме всё прибывающих и прибывающих гостей. Очень скоро скит из тихого укромного уголка превращается в местный Давос. Везде, куда не зайди – люди, они разговаривают эмоционально и громко, энергично жестикулируя; вспоминают друг друга и былое, смеются, обсуждают события политики, культуры и личной жизни…
Приближается начало Всенощной.
Забегая вперёд скажу что служба длилась… хотел сказать «ни много ни мало», но словосочетание «ни много» как-то не вяжется с тем, что представляло из себя это бдение, длившееся… 11 часов! Я знал, что на Афоне бывают длинные службы, но не думал, что всё это ТАК серьёзно!!!
Позже я, правда, выяснил, что такое продолжительное бдение редкость даже для Афона и совершается в дни особых торжеств.
Пещерный храм преподобных Дионисия и Митрофана совсем не велик и не может вместить всех молящихся. И здесь на помощь приходит техника. Микрофоны, установленные на престоле и две небольшие колонки, прикреплённые с наружной стороны храма, озвучивают всё происходящее в храме.
В самом начале службы разжигают паникадило, которое древностью своего устройства являет колоритную противоположность динамикам и микрофонам. В паникадиле установлены свечи, которые зажигают и тушат при помощи специальных шестов, на конце которых в зависимости от необходимости установлен фитиль или колпачок.
Ветер прямо-таки озверел к началу всенощной, рвёт и мечет. Но с первым возгласом службы вдруг как в сказке воцаряется необыкновенная тишина. Потом ещё, правда, случалось несколько порывов, но были они уже не такие мощные и с каждым разом всё слабее и слабее, так что на утро об урагане никто и не помнил.
Надо сказать, что нет человека, который бы всю службу безвыходно провёл в храме. Большинство участников собираются и рассаживаются вокруг храма – пожилые почтенные гости на скамейках, а остальные как придётся – на пеньках, бордюрах под кипарисами, на каких-то приступках. Сказать, что все сосредоточенно-молчаливы нельзя. Разделившись на группы, гости переговаривается вполголоса, сдержанно, неторопливо, по существу. Когда устают сидеть – встают, разминая ноги, прогуливаются или заходят в храм, чтобы некоторое время побыть на службе.
Время от времени из храма выходит грузный пожилой монах с посохом в одной руке и фонариком в другой. Он высвечивает фонариком какого-нибудь забившегося в дальний угол священника и что-то строго ему объявляет, жестом приглашая следовать за собой. Это известный и уважаемый всеми человек – Афонский типикарий – иначе говоря, уставщик. Именно он руководит ходом самых продолжительных и торжественных служб и выбирает людей для пения и чтения. Отказывать ему никак нельзя.
Конечно, один состав служащих священников, певчих и чтецов не может вынести такую долгую службу и потому составы сменяются, формируясь произвольно по выбору типикария. Лично для меня положение осложнялось тем, что греческое чтение и пение своей непонятностью и монотонной однообразностью, действовали на меня решительно убаюкивающе…
Несколько раз в течение ночи я заходил в храм и осоловело тараща глаза пытался осознать значение происходящего и своё участие в нём. Но через пол часа меня начинало, что называется, «выключать» и справиться с этим было практически невозможно. Теперь я вполне оценил замечательную по своим художественным качествам и содержанию гравюру, которую видел в одном из помещений скита. Там старенький, измождённый монах спит младенческим сладким сном в своей побитой шашелем ветхой стасидии
Глубокой ночью, перед началом Литургии вдруг слышится приближающийся звук таланто и на площадке перед храмом появляется процессия из трёх монахов. Это братья из монастыря святой праведной Анны. Пришли почтить память святых преподобных отцов – такой своеобразный поклон от монастыря скиту.
Один из братьев несёт на плече таланто и непрестанно в него стучит. Оказывается, это не столько ритуал, сколь печальная необходимость. На Афоне запрещена охота, но браконьеры, прельщаясь обилием дичи, всё равно пробираются на Святую Гору и охотятся по ночам, устраивая засады на кабанов и косуль. Иногда случается что запоздалый монах неосторожным шорохом на тропе вызывает огонь на себя.
Итак, один из братьев стучит в таланто. Другие два поочерёдно несут драгоценный ковчежец со стопочкой святой праведной Анны. Так удивительно и трепетно видеть эту стопочку матери самой Пресвятой Богородицы! Стопочка открыта, она нетленна, потемнела от времени и умилительно мала – где-то 35-го размера, не больше. Какое необыкновенное чувство охватывают в этот момент! как будто на миг оказался в той реальности, которая для нас давно приобрела какой-то хрестоматийный, туманный характер. Реальность прикосновения к святости! Вот чего так мучительно нам всем не хватает и чему так по-детски восторженно радуется душа!!!
С каждым часом борьба со сном превращается во всё более невыносимую муку. Вспоминаешь с изумлением какие-то бессонные ночи, когда и рад бы уснуть, да никак (ну, не хочется спать и всё)! Вот бы сейчас такое, так нет же, спать хочется невыносимо, просто жутко… Но самое трудное начинается перед рассветом, когда от изнурительной борьбы со сном и усталостью уже практически ничего не соображаешь, но нужно как раз облачаться и участвовать в Литургии да ещё и на правах почётного гостя. Ужас!!! Отчётливо помню момент - я стою перед Престолом, а он на меня всё время наскакивает и я ничего не могу с этом поделать. Хорошо ещё, что я натурально не свалился – вот было бы весело…
Но вот служба - которая длилась с 20-30 до 7-30 - окончена. Уже давно рассвело. Вокруг необыкновенное оживление и радость: владыки фотографируются с монахами и мирянами, все разговаривают, смеются, делятся впечатлениями с характерной греческой непосредственностью. Но для меня всё как в тумане. Я так невыносимо, дико устал, как не уставал, может быть, никогда в жизни и на эмоции просто не хватает ни сил ни соображения. Через несколько дней мне подарили фотографию – Стоит весёлый, улыбающийся владыка Пантелеимон, рядом сияющий отец Серафим, и я – спящий в вертикальном положении…
|
