БЛОНДИНКА

Отец Виталий отчаянно сигналил вот уже минут 10. Ему нужно было срочно уезжать на собрание благочиния, а какой-то громадный черный джип надежно «запер» его машину на парковке около дома.

«Ну что за люди?! – мысленно возмущался отец  Виталий – Придут, машину бросят, где попало, о людях совсем  не думают! Ну что за безчинство?!»

В мыслях он рисовал себе сугубо мужской разговор с владельцем джипа, которого представлял себе как  такого же огромного обритого дядьку в черной кожаной куртке. «Ну, выйдет сейчас! Ну, я ему скажу!..» –  кипел отец Виталий, безнадежно оглядывая  двери подъездов – ни в одном  из них не было ни намека на хоть какие-то признаки жизни. Тут наконец-то одна дверь звякнула пружиной и начала открываться.

Отец Виталий вышел  из машины, намереваясь высказать  оппоненту все, что о нем думает. Дверь открылась и на крыльцо  вышла … блондинка. Типичная представительница  гламурного племени в обтягивающих черных джинсиках, в красной укороченной курточке с меховым воротником и меховыми же манжетами, деловито цокающая сапожками на шпильке.

– Ну чё ты орешь, мужик? – с интонацией Верки Сердючки спросила она, покручивая на пальчике увесистый брелок. Накрашенные и явно наращенные ресничищи взметнулись вверх, как два павлиньих хвоста над какими-то неестественно зелеными кошачье-хищными глазками. Шиньон в виде длинного конского хвоста дерзко качнулся от плеча до плеча.

– Ну, ты чё, подождать не можешь? Видишь, люди заняты!

– Знаете ли, я тоже  занят и тороплюсь по очень  важным делам! –изо всех сил стараясь сдерживать эмоции, ответил отец Виталий блондинке,  прошествовавшей мимо него. Блондинка  открыла машину («Интересно, как  она только управляется с такой громадиной?» – подумал отец Виталий) и стала рыться в салоне, выставив к собеседнику обтянутый джинсами тыл.

– Торопится он... –  продолжила монолог девушка –  Чё те делать, мужик? – тут она, наконец, повернулась к отцу Виталию лицом. Несколько мгновений она смотрела на него, приоткрыв пухлые губки и хлопая своими гигантскими ресницами. – О, – наконец изрекла она – Поп, что ли? Ну все, день насмарку! – как-то достаточно равнодушно, больше для отца Виталия, чем для себя, сказала она и взобралась в свой автомобиль, на фоне которого смотрелась еще более хрупкой.

Ручка с длинными малиновыми коготками захлопнула тяжелую дверь, через пару секунд заурчал мотор. Стекло водительской двери опустилось вниз и девушка весело крикнула:

– Поп, ты отошел  бы, что ли, а то ведь перееду  и не замечу!

Отец Виталий, кипя  духом, сел в свою машину. Джип  тяжело развернулся и медленно, но уверенно покатил к дороге. Отцу Виталию надо было ехать  в ту же сторону. Но чтобы  не плестись униженно за обидчицей,  он дал небольшой крюк и  выехал на дорогу с другой  стороны. 

Отец Виталий за  четыре года своего служения  повидал уже много всяких-разных людей: верующих и не верующих, культурных и невоспитанных, интеллигентных и хамов. Но, пожалуй, никто из них не вводил его в состояние такой внутренней безпомощности и такого неудовлетворенного кипения, как эта блондинка. Не то, что весь день – вся неделя пошла наперекосяк. Чем бы батюшка не занимался, у него из головы не выходила эта меховая блондинка на шпильках. Ее танково-спокойное хамство напрочь выбило его из того благодушно-благочестивого состояния, в котором он пребывал уже достаточно долгое время.

И, если сказать откровенно, отец Виталий уже давно думал, что никто и ничто не выведет его из этого блаженного состояния душевного равновесия. А тут – на тебе! Унизила какая-то крашеная пустышка, да так, что батюшка никак не мог найти себе место. Был бы мужик – было бы проще. В конце-концов, с мужиком можно выяснив суть да дело, похлопать друг друга по плечу и на этом конфликт был бы исчерпан. А тут – девчонка. По-мужски с ней никак не разобраться, а у той, получается, все руки развязаны. И не ответишь, как хотелось бы, – сразу крик пойдет, что поп, а беззащитных девушек оскорбляет.

Матушка заметила нелады  с душевным спокойствием мужа. Батюшка от всей души нажаловался  ей на блондинку. 

– Да ладно тебе  на таких-то внимание обращать, – ответила матушка – Неверующая, что с неё взять? И, судя по всему, не очень умная.

-  Это точно, –  согласился отец Виталий –  взятки-гладки, была бы умная, так себя бы не вела.

Отец Виталий начал  было успокаиваться, как жизнь  преподнесла ему еще один сюрприз.  Как нарочно, он стал теперь  постоянно сталкиваться с блондинкой  во дворе. Та как будто специально  поджидала его. И, как нарочно,  старалась досадить батюшке. Если  они встречались в дверях подъезда, то блондинка первая делала  шаг навстречу, и отцу Виталию  приходилось сторониться, чтобы  пропустить ее, да еще и дверь  придерживать, пока эта красавица  не продефилирует мимо. Если отец Виталий ставил под окном машину, то непременно тут же, словно ниоткуда, появлялся большой черный джип и так притирался к его «шкоде», что батюшке приходилось проявлять чудеса маневрирования, чтобы не задеть дорогого «соседа» и не попасть на деньги за царапины на бампере или капоте.

Жизнь отца Виталия превратилась в одну сплошную мысленную войну с блондинкой. Даже тематика его проповедей изменилась. Если раньше батюшка больше говорил о терпении и смирении, то теперь на проповедях он клеймил позором безстыдных женщин, покрывающих лицо слоями штукатурки и носящих искусственные волосы, чтобы уловлять в свои сети богатых мужчин и обезпечивать себе безбедную жизнь своим безстыдным поведением. Он и сам понимал, что так просто изливает свою безсильную злобу на блондинку. Но ничего не мог с собой поделать. Даже поехав на исповедь к духовнику, он пожаловался на такие смутительные обстоятельства жизни, чего прежде никогда не делал.

– А что бы ты  сказал, если бы к тебе на  исповедь пришел бы твой прихожанин  и ожаловался на такую ситуацию? – спросил духовник. Отец Виталий вздохнул. Что бы он сказал? Понятно, что – терпи, смиряйся, молись… Впервые в жизни он понял, как порой нелегко, да что там – откровенно тяжело исполнять заповеди и не то что любить – хотя бы не ненавидеть ближнего.

– Я бы сказал, что  надо терпеть, – ответил отец  Виталий. Духовник развел руками.

– Я такой же  священник, как и ты. Заповеди  у нас у всех одни и те  же. Что я могу тебе сказать?  Ты сам все знаешь.

«Знать-то знаю, – думал  отец Виталий по дороге домой  – Да что мне делать с  этим знанием? Как исповедовать, так совесть мучает. Людей учу,  а сам врага своего простить  не могу. И ненавижу его. В  отпуск, что ли, попроситься? Уехать  на недельку в деревню к  отцу Сергию. Отвлечься. Рыбку  половить, помолиться в тишине…»

Но уехать в деревню  ему не довелось. Отец Сергий, его однокашник по семинарии,  позвонил буквально на следующий  день и сообщил, что приедет  с матушкой на пару деньков  повидаться.

Отец Виталий был  несказанно рад. Он взбодрился  и даже почувствовал какое-то  превосходство над блондинкой, по-прежнему  занимавшей его ум, и по-прежнему  отравлявшей ему жизнь. В первый же вечер матушки оставили мужей одних на кухне, чтобы те могли расслабиться и поговорить «о своем, о мужском», а сами уединились в комнате, где принялись обсуждать сугубо свои, женские, проблемы.

За чаем беседа текла сама собою, дошло дело и до жалоб отца Виталия на блондинку.

– С женщинами не  связывайся! – нравоучительно сказал  отец Сергий – Она тебя потом  со свету сживет. Ты ей слово  – она тебе двадцать пять. И  каждое из этих двадцати пяти  будет пропитано таким ядом, что  мухи на лету будут дохнуть. 

– Да вот, стараюсь  не обращать внимания, а не  получается, – сетовал отец Виталий.

– Забудь ты про  нее! Еще мозги свои на нее  тратить. Таких, знаешь, сколько  на белом свете? Из-за каждой  переживать – себя не хватит. Забудь и расслабься! Ты мне  лучше расскажи, как там отец  диакон перед Владыкой опарафинился. А то слухи какие-то ходят, я толком ничего и не знаю.

И отец Виталий стал  рассказывать другу смешной до  неприличия случай, произошедший  на архиерейской службе пару  недель назад, из-за которого  теперь бедный отец диакон  боится даже в храм заходить.

Утром отец Виталий  проснулся бодрым и отдохнувшим.  Все было хорошо и жизнь была прекрасной. Горизонт был светел и чист, и никакие блондинки не портили его своим присутствием. Отец Сергий потащил его вместе с матушками погулять в городской парк, а потом был замечательный обед и опять милые, ни к чему не обязывающие разговоры. Ближе к вечеру гости собрались в обратный путь. Отец Виталий с матушкой и двухлетним сынком Феденькой вышли их проводить.

– Отца Георгия  давно видел? – спросил отец  Виталий.

– Давно, месяца  три, наверное. Как на Пасху  повидались, так и все. Звонил  он тут как-то, приглашал.

– Поедешь? – спросил  отец Виталий. 

– Да вот на Всенощную,  наверное, поеду, – ответил отец  Сергий. И собеседники разом замолчали,  потому что в разговор вклинился  странный, угрожающий рев, которого  здесь никак не должно было  быть. Несколько мгновений они  смотрели друг на друга, словно  надеялись, что тот, второй, объяснит, в чем дело. За их спинами  медленно проехал большой черный  джип, но звук этот исходил  не от него. И тут в тихий  двор ворвалась смерть. Она неслась  на людей в образе огромного  многотонного грузовика, неизвестно  откуда взявшегося здесь, в  тихом провинциальном дворе. Священники молча смотрели на стремительно приближающийся КАМАЗ. Отлетела в сторону урна, выдранная из земли скамейка подлетела вверх метра на два. «Зацепит или нет?» – успел подумать отец Виталий, мысленно прикидывая возможную траекторию движения машины.

И тут что-то светленькое  мелькнуло на дорожке. Феденька выбежал  на асфальт за укатившимся мячиком. Ни отец Сергий, ни отец Виталий, ни обе  матушки не успели даже понять и  сообразить, что надо сделать, чтобы  спасти ребенка, да, наверное, и не успели бы ничего сделать. Их опередил тот  самый джип, который секунду назад  проехал мимо. Они увидели, что  машина, взревев мотором, резко рванула  вперед прямо в лоб КАМАЗу.

Оглушительный грохот, страшный, рвущий нервы скрежет  металла, звук лопающихся стекол  – все это свершилось мгновенно.  Обломки попадали на землю.  Асфальт был покрыт слоем осколков  от фар. Куски бампера, решетки,  еще чего-то усеяли все вокруг. А затем наступила звенящая  тишина, которую не смогла нарушить  даже стая голубей, испуганно  вспорхнувшая с крыши и тут  же усевшаяся на другую крышу. 

И посреди всего этого хаоса  стоял Феденька и ковырял пальцем  в носу. С недоумением смотрел  она груду металла, в которую  превратился джип, а потом оглянулся  на родителей, словно спрашивая,  что же такое тут произошло?  Первой очнулась матушка отца  Сергия. Она бросилась к мальчику  и на руках вынесла его из  кучи осколков. Матушка отца Виталия  лежала в обмороке. К машинам  бежали картежники – выручать  людей. КАМАЗ открыли сразу  и вытащили на асфальт мертвое  тело водителя. Судя по вмятине  на лобовом стекле, он погиб  от удара головой об него. А  двери джипа, смятые и вдавленные, открыть не удавалось. За темными  стеклами не было возможно  ничего разглядеть. Джип «ушел»  в грузовик по самое лобовое  стекло. Кто-то из местных автомобилистов  поливал джип из огнетушителя  – на всякий случай.

Спасатели и две  «скорых» подъехали через 20 минут.  Джип пришлось резать, чтобы извлечь  из него водителя. Подъехали гаишники, стали опрашивать свидетелей. Мало  кто чего мог сказать, все  сходились в одном – во двор  влетел неуправляемый КАМАЗ и  врезался в джип.

-  Да, ему тут и  деваться-то некуда, – согласился  один из гаишников, оглядев  двор.

– Не так все  было, – вдруг раздался голос  старика Михалыча. Он подошел к гаишникам, дымя своей вечной цигаркой. – Я все видел, я вон тама сидел, – показал он рукой на свою голубятню.

– Что Вы видели? – спросил гаишник, покосившись  на смрадный окурок.

– Да джип-то энтот, он ехал просто так, когда КАМАЗ-то выскочил. Он, может, и свернул бы куда, а вон сюда, хотя бы, – дед Михалыч кивнул на проулочек – Ведь когда КАМАЗ-то выехал, джип-то вот здесь как раз и был. Да тут вон какое дело-то… Ребятенок ихний на дорогу выскочил. И джип-то, он вперед-то и рванул, чтобы, значит, ребятенка-то спасти. А иначе – как его остановишь-то, махину такую?

– То есть, водитель  джипа пошел на лобовое столкновение, чтобы спасти ребенка? – чуть  помолчав, спросил гаишник. 

– Так и есть, –  кивнул дед – С чего бы  ему иначе голову-то свою подставлять?  Время у него было, мог он отъехать, да вот, дите пожалел. А себя, значицца, парень подставил.

Люди молчали. Дед  Михей открыл всем такую простую  и страшную правду о том,  кого сейчас болгарками вырезали  из смятого автомобиля.

 – Открывай, открывай! – раздались команды со стороны  спасателей – Держи, держи!  Толя, прими сюда! Руку, руку осторожней!

Из прорезанной дыры  в боку джипа трое мужчин  вытаскивали тело водителя. Отец  Виталий подбежал к спасателям:

– Как он?

– Не он – она!  – ответил спасатель. Отец  Виталий никак не мог увидеть  лица водительницы – на носилках  все было красным и имело  вид чего угодно, только не  человеческого тела. «Кто же это  сделал такое? – лихорадочно  думал отец Виталий – Она  же Федьку моего спасла… Надо хоть имя узнать, за кого молиться…» Вдруг под ноги ему упало что-то странное. Он посмотрел вниз. На асфальте лежал хорошо знакомый ему блондинистый конский хвост. Только теперь он не сверкал на солнце своим синтетическим блеском, а валялся грязный, в кровавых пятнах, похожий на мертвое лохматое животное.

Оставив на попечение тещи спящую после инъекции успокоительного матушку и так ничего и не понявшего Федю, отец Виталий вечером поехал в больницу.

– К вам сегодня  привозили девушку после ДТП?  – спросил он у медсестры. 

– Карпова, что ли?

– Да я и не  знаю, – ответил отец Виталий.  Медсестра подозрительно посмотрела  на него:

– А Вы ей кто?

Отец Виталий смутился. Кто он ей? Никто. Еще меньше, чем никто. Он ей враг.

– Мы посторонним  информацию не даем! – металлическим  голосом отрезала медсестра и  уткнулась в какую-то книгу.  Отец Виталий пошел по коридору  к выходу, обдумывая, как бы  разведать о состоянии этой  Карповой, в один миг ставшей  для него такой близкой и  родной. Вдруг прямо на него  из какой-то двери выскочил  молодой мужчина в медицинском  халате. «Хирург-травматолог» –  успел прочитать на бейдже отец Виталий.

– Извините, Вы не  могли бы сказать, как состояние  девушки, которая после ДТП?  Карпова. 

– Карпова? Она прооперирована, сейчас без сознания в реанимации. Звоните по телефону, Вам скажут, если она очнется, – оттараторил хирург и умчался куда-то вниз.

Всю следующую неделю  отец Виталий ходил в больницу. Карпова так и не приходила  в себя. По нескольку раз на  дню батюшка молился о здравии  рабы Божией, имя же которой  Господь знает. Он упрямо вынимал  частицы за неё, возносил сугубую  молитву и продолжал звонить  в больницу, каждый раз надеясь,  что Карпова пришла в себя. Отец Виталий хотел сказать  ей что-то очень-очень важное, что рвалось у него из сердца. Наконец, в среду вечером, ему сказали, что Карпова пришла в себя. Бросив все дела, отец Виталий помчался в больницу. Едва поднявшись на второй этаж, он столкнулся с тем же хирургом, которого видел здесь в первый день.

– Извините, Вы могли  бы мне сказать, как состояние  Карповой? – спросил батюшка.

–Понимаете, мы даем  информацию только родственникам,  – ответил хирург.

– Мне очень нужно,  – попросил отец Виталий –  Понимаете, она моего ребенка  спасла.

–А, слышал что-то…  Пошла в лобовое, чтобы грузовик  остановить… Понятно теперь… К сожалению, ничего утешительного сказать Вам не могу. Мы ведь ее буквально по кускам собрали. Одних переломов семь, и все тяжелые. С такими травмами обычно не живут. А если и выживают – до конца жизни прикованы к постели. Молодая, может, выкарабкается.

– А можно мне  увидеть её?

Врач окинул священника  взглядом.

– Ну, вон халат  висит – возьмите, – со вздохом  сказал он – Я Вас провожу.  И никому ни слова. 

Отец Виталий вошел  в палату. На кровати лежало  нечто, все в бинтах и на  растяжках. Краем глаза он заметил  на спинке кровати картонку: Карпова  Анна Алексеевна, 1985 г.р. Батюшка  подставил стул к кровати, сел  на него и наклонился над  девушкой. Лицо её было страшное, багрово-синее, распухшее. Девушка  приоткрыла глаза. Глаза у неё  были обычные, серые. Не было  в них ни наглости, ни хищности. Обычные девчачьи глаза. 

– Это Вы? – тихо  спросила она.

– Да. Я хочу поблагодарить  Вас. Если я могу как-то помочь  Вам, скажите.

– Как Ваш малыш?  – спросила Аня.

– С ним все в  порядке. Он ничего не понял.  Если бы не Вы… 

– Ничего, – ответила  Аня. Наступила тишина, в которой  попискивал какой-то прибор.

– Вы, правда, священник?  – спросила Аня. 

– Да, я священник.

– Вы можете отпустить  мне грехи? А то мне страшно. 

– Не бойтесь. Вы  хотите исповедоваться?

– Да, наверное. Я не  знаю, как это называется.

– Это называется  исповедь, – отец Виталий спешно  набросил епитрахиль – Говорите  мне все, что хотите сказать.  Я Вас слушаю очень внимательно. 

– Я меняла очень много мужчин, – сказала Аня после секундной паузы, – Я знаю, что это плохо, – она чуть помолчала. – Еще я курила.

Отец Виталий внимательно  слушал исповедь Ани. Она называла  свои грехи спокойно, без слезливых  истерик, без оправданий, без желания  хоть как-то выгородить себя. Если  бы батюшка не знал, кто она,  то мог бы подумать, что перед  ним глубоко верующий, церковный,  опытный в исповеди человек.  Такие исповеди нечасто приходилось  принимать ему на приходе –  его бабушки и тетушки обычно  начинали покаяние с жалоб  на ближних, на здоровье, с рассуждений,  кто «правее»… Либо это было  непробиваемое «живу, как все».

Аня замолчала. Отец  Виталий посмотрел на нее –  она лежала с закрытыми глазами.  Батюшка хотел уже было позвать сестру, но девушка опять открыла глаза. Было видно, что она очень утомлена.

– Все? – спросил  отец Виталий.

– Я не знаю, что  еще сказать, – ответила Аня.  Священник набросил ей на голову  епитрахиль и прочитал разрешительную. Некоторое время они оба молчали. Потом Аня с безпокойством спросила:

– Как Вы думаете  – Бог простит меня?

– Конечно, простит,  – ответил батюшка – Он  не отвергает идущих к Нему.

Тут Аня улыбнулась  вымученной страдальческой улыбкой. 

– Мне стало лучше,  – тихо сказала она и закрыла  глаза. Тишина палаты разрушилась  от резкого звонка. В палату  вбежала медсестра, потом двое врачей, началась суматоха, отчаянные крики «Адреналин!». Отец Виталий вышел из палаты и сел в коридоре на стул. Он думал о Вечности, о смысле жизни, о людях. От мыслей его заставила очнуться вдруг наступившая тишина. Двери палаты широко раскрыли и на каталке в коридор вывезли что-то, закрытое простыней. Отец Виталий встал, провожая взглядом каталку. «Я же не попросил у нее прощения!» – с отчаянием вспомнил он.

Через два года у  отца Виталия родилась дочка.  Девочку назвали Аней.

Лилия Козлова