Верою исцеляюсь
Главная » 2011 Ноябрь 6 » ВЫБОР
23:36 ВЫБОР | |
 Памятник советскому воину-афганцу в Сыктывкаре
Он очнулся. Глиняный пол приятно холодил спину. Но все его тело было как будто налито свинцом. Руки и ноги не слушались. Малейшее их движение вызывало боль. Голова кружилась, и в ушах стоял непроходящий звон. Солоноватый вкус крови прилип к верхнему небу. Он с трудом повернул голову на бок и сплюнул. Попытался привстать и прижаться спиной к стене. Со второй попытки ему удалось это сделать. Пустая комната с глинобитными стенами. Через щели в двери тонкими нитями пробивались солнечные лучи. Страшная догадка ошарашила его – плен? Мысли ошалело бились в голове: «…Почти ничего не помню. Колонна, да, колонна попала в засаду у «Черного камня». Бой, вспышка… Как же болит голова! Наверное, потерял сознание. Почему они не добили меня? Как же хочется пить! О чем я? Ах, да. Почему не добили? Лучше бы они сделали это. Плен!» И он опять упал в забытьи. Сколько прошло времени, он не знал. Когда снова пришел в себя, то солнца уже не было. Дверь распахнулась и вошел моджахед. Он ступал мягко, по-кошачьи. Поставил на пол рядом с ним две плошки с какой– то похлебкой и водой, да еще дал половинку лепешки: – Возьми, поешь. Ты очень долго ничего не ел, – сказал он по-русски, отчего пленник даже вздрогнул, так неожиданно было для него услышать здесь эти слова. – Ты кто? – Наджибулло. Не ломай голову, я афганец. Просто когда-то учился в СССР на врача. – Наджибулло, скажи, где я? – Если скажу, разве тебе станет от этого легче? – Наверное, нет, но все же. – Ты на самой границе с Пакистаном, в отряде у Абдуллы. Ваша колонна попала в засаду, тебя взяли, когда ты был без сознания. Можешь себя не винить, ты не мог оказать сопротивления. Твоим товарищам повезло меньше, они погибли. – Нет, Наджибулло, как раз им повезло больше, чем мне. – На все воля Аллаха! А теперь ешь, тебе нужно есть. Абдулле ты нужен живым. – Зачем? – Сейчас сказать не могу. И он так же тихо по-кошачьи вышел. Темнота заполнила комнату. В виски стучалось только одно слово – плен! И от этого слова, от безсилия что-то изменить становилось не по себе. Он машинально жевал лепешку, давился, запивая ее водой, и думал: «Может, я сплю? Вот сейчас я проснусь, и весь этот кошмар исчезнет?» Но нет, это был не сон. Это была явь, страшная явь во всей своей правде…
+ + + Гордон Джонс (младший), сотрудник одного из ведущих западных изданий, чувствовал себя довольно комфортно в гостях у Абдуллы. Его мечтой было заснять какой-нибудь сногсшибательный репортаж на театре военных действий в Афганистане. И вот Абдулла решил предоставить ему такую возможность: – Дорогой друг, я знаю о твоей мечте. Волей Аллаха она скоро исполнится. Думаю, что тебе было бы интересно увидеть, как в обмен на возможность продолжать жить на этой грешной земле человек отречется от своей веры, примет ислам. И в доказательство своей покорности и преданности новой вере перережет горло своему соплеменнику. – О-o! Вот это сюжет! Я о таком и мечтать не мог, уважаемый Абдулла. Я готов сколько угодно ждать. Этот материал стоит того. Нечто вроде подобия улыбки скользнуло на бородатом лице Абдуллы: – Много ждать не придется, ровно через три дня у нас будет праздник, вот на нем ты все и увидишь, дорогой гость. – Скажите, уважаемый Абдулла, а что, такой человек уже есть у вас, кто он? – Слишком много вопросов, дорогой друг. Всему свое время. Одно могу сказать, это русский и убивать он будет своего же соплеменника. Думаю, что пока достаточно информации. – Уважаемый, еще только один вопрос – а Вы уверены в том, что этот русский сделает это? – Поверьте, Гордон, любая тварь на этой грешной земле цепляется за свою жизнь, чтобы продлить свое мерзкое существование. И это естественно. Самосохранение – вот краеугольный камень бытия. Любой будет хвататься за этот свой шанс, за эту соломинку, даже если ради этого потребуется уничтожить себе подобного. Люди только себя считают вершиной в мироздании, но это их ошибка. Они подобны зверям, нет, они гораздо хуже их. – А Вы философ, уважаемый Абдулла. – Просто я знаю людей и жизнь, дорогой Гордон…
+ + +
Он очнулся от чьего-то прикосновения. Это был Наджибулло: – Как ты чувствуешь себя? – Плохо, Наджибулло. Очень плохо. – Безпокоят головные боли? – Нет, с головой гораздо лучше. А вот душа болит. – На все воля Аллаха! Значит, так было уготовлено тебе свыше. – Ты имеешь в виду плен? – Да, и все то, через что тебе суждено будет пройти. – И через что же я должен буду пройти? Хотя догадаться нетрудно. – Плен – это всего лишь одно звено в этой цепи. – А что, есть еще и другие звенья, Наджибулло? – Есть, и самое главное звено – это ты сам. Только ты сможешь сделать свой выбор, может быть, самый главный выбор в своей жизни. – Загадками говоришь, Наджибулло. – Нет, прости, не знаю твоего имени. Документов при тебе не было. – Зови просто – Шурави (Шурави – русский эквивалент слова «шоурави»: советский, от араб. «совет» – образ советских военнослужащих в Афганистане, тесно связанный с образом советского солдата, произошел от афганского названия советских специалистов и служащих Советской Армии, мобилизованных для войны в Афганистане. – Примеч. ред.). – Хорошо, Шурави. Через два дня я должен поставить тебя на ноги. Во время праздника Абдулла предложит тебе сделку. Тебя оставят в живых, но при одном условии: ты примешь ислам! Получишь новое имя и в доказательство своей преданности ты должен будешь казнить одного «неверного». – Наджибулло, я не буду делать это. – Я знал, Шурави, что ты сейчас ответишь именно так. – Да и сейчас, и потом ответ будет только один – нет. – Похвально, но подумай, что и кому ты докажешь своим отказом? Если ты не сделаешь этого, то тебя просто убьют. А ты еще молод, жизнь прекрасна, подумай об этом. Все в твоих руках, жить или умереть – выбор за тобой. Он опять поставил перед ним плошку с водой и похлебкой. И своей кошачьей, мягкой походкой вышел за дверь. «Наджибулло – кто же он такой? Странный он какой-то». Вновь и вновь пленник мысленно возвращался к разговору с ним. Но сон опять накатывался на него своими теплыми волнами и заставлял его забыть обо всем на свете. Засыпая, он успел подумать: «Наверное, что-то подмешивают в еду, не иначе…» Ему снился берег реки, погожий солнечный день. Они с ребятами прыгают с небольшого деревянного мостка в прохладную гладь воды. А вот он уже скачет верхом на коне по скошенному полю. Там стоят аккуратные копна из соломы, а на дальнем его краю виднеется огромная скирда. Вот к ней они и тащат на лошадях, на «волокушах» эти копна. Одна картина сменяет другую. А это он уже на своих проводах в армию, деревенское застолье. Соседская девчушка неумело «чмокнула» его в щеку и, покраснев, сказала: «Я буду ждать тебя». А вот уже «ленточка» движется по горному серпантину и вспышка, огненная вспышка, и он падает в темноту. Затем он видит свою матушку, она стоит возле калитки и зовет его домой. Он слышит ее, но не может сделать и шага. Мать исчезает и вновь появляется Наджибулло. Он смотрит в его глаза и говорит: «Выбор за тобой!» Спал ли он или бредил – он не знал. Все мысли перепутались. Где сон, где реальность – ничего не понять. И опять появился Наджибулло: – Ну, что Шурави, ты принял решение? Посмотри, как любят тебя твои родные, как они хотят, чтобы ты жил. Прислушайся к ним. Неужели умереть лучше, чем жить? Подумай, одно твое слово – и ты останешься жить! – Да, жить, это прекрасно, Наджибулло. Я согласен с тобой. Жить – это здорово, но только тогда, когда не мучает тебя твоя совесть. Я должен буду убить другого. Но не врага в бою, а своего же. И как я буду жить после всего этого, а, Наджибулло? Зачем мне такая жизнь? Нет, Наджибулло, иногда умереть лучше, чем жить. Я раньше никогда не молился Богу, молюсь сейчас, хоть и не умею. Но от всей души прошу его дать мне сил не уподобиться зверю, а остаться человеком. Да, я очень хочу жить, но жизнь такой ценой, которую ты предлагаешь мне заплатить, мне не нужна. Я сделал свой выбор, и только Бог будет мне Судьей…
+ + +
Его разбудили двое охранников, видение исчезло. Они жестами показали ему на дверь. Он встал и направился к выходу. Солнечный свет ударил в глаза, он зажмурился. Спустя несколько мгновений открыл их. Во дворе было очень много вооруженных людей. Они образовали круг, в центре которого стоял на коленях со связанными руками за спиной молодой солдатик-первогодок. Он приподнял голову, в его глазах не было страха, только какая-то обреченность и усталость.
Моджахеды переглядывались между собой и что-то бурно обсуждали. Был среди них и европеец, который без устали щелкал затвором своего фотоаппарата. А вот показался и Наджибулло. Моджахеды приветствовали его криками. Теперь все стало ясно. Наджибулло и был командиром этого отряда, на самом деле его звали Абдулла. Он поднял руку, и гул голосов стих: – Я надеюсь, что ты сделал правильный выбор. После того, как ты казнишь этого «неверного», мы дадим тебе новое имя – Мохаммед, и у тебя начнется новая жизнь. Ты понял меня, Шурави? – Ну, чего ж тут не понять, все ясно, как день. – Приятно слышать разумные слова. Абдулла вынул из-за пояса нож и бросил его под ноги Шурави: – Действуй! – и сам отошел к европейцу. Десятки глаз следили за Шурави. Он наклонился и поднял нож. Солнечный зайчик играл на остром как бритва лезвии. Рукоятка удобно легла в ладонь. Он сделал шаг вперед. Толпа загудела как пчелы в улье. Абдулла улыбался, а корреспондент продолжал ретиво щелкать затвором своего фотоаппарата: «Да, вот это будет репортаж! Вот это кадры! Такого еще никто не снимал!» Шурави подошел к связанному солдату. Тот напрягся всем своим телом: – Ну, что ты медлишь? Давай, делай свое дело. – Как звать-то тебя, братишка? – А тебе не все ли равно? – Значит, не все равно. – Лехой. – Еще не вечер, Леха. Да и «Цыганочки» с выходом еще не было! И он ловким чуть заметным движением полоснул по веревкам, успев сказать: «Сможешь – воюй». В то же мгновение из-под руки своим излюбленным приемом бросил нож в сторону Абдуллы. Расстояние до него было всего метров семь. Лезвие ножа блеснуло на солнце и, ломая хрящи гортани, вошло по самую рукоятку в его горло. Абдулла непроизвольно вскинул обе руки к черенку ножа и упал как подкошенный прямо под ноги репортера. Тот машинально продолжал делать кадр за кадром автоматической перемоткой. Леха тем временем почувствовал, что веревки развалились на его запястьях, и рывком скинул их. Прыжком метнулся к ближнему щуплому моджахеду, развернул «духа» в сторону толпы и нажал на спусковой крючок. В ответ одновременно из десятков стволов со всех сторон по пленным и моджахеду брызнули автоматные очереди…
+ + +
Знойное афганское солнце заливало нещадным светом двор. Оба погибших солдата лежали вместе в самой его середине. Лица их были безмятежными и спокойными, автоматные очереди не испортили их, Леха даже чуток улыбался. Немалую цену заплатили афганцы за свой несостоявшийся «спектакль» – рядом с парнями скрючился расстрелянный моджахед, поодаль затихли истекший кровью Абдулла и еще несколько попавших под очередь Лехи афганцев. Гордон Джонс чудом остался жив, но потерял свой фотоаппарат – пуля попала в приемный отсек и разворотила отснятую пленку. Рядом с русскими парнями на земле лежал самодельный крестик. Шурави сплел его из двух тонких веточек, которые вынул из глинобитной стены каземата, и перед смертью зажал его в руке. Ладонь разжалась, крестик выпал. В последние минуты короткой жизни мальчишки сделали свой выбор. Может быть, для него они и пришли в этот мир…
Виталий ИВАНОВ Источник: альманах «Искусство войны»
(http://artofwar.ru/i/iwanow_w_i/text_0660.shtml) | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
